Историю двух половин послевоенной Европы нельзя рассказать отдельно друг от друга. Наследие Второй мировой, а также предвоенные десятилетия и война вдобавок поставили правительства и граждан стран и Западной, и Восточной Европы перед сложным выбором относительно того, как больше никогда не повторить прошлых событий. Одним возможным вариантом, сначала очень популярным в обеих частях, было возвращение к радикальным программам народных фронтов 1930-х годов. Восточная Европа не могла избежать определенных кардинальных изменений. О возврате к бесславному прошлому не было и речи. Но что тогда должно прийти вместо него? Возможно, коммунизм и стал ошибочным решением, но проблема, которую он пытался решить, была вполне настоящей.
На Западе перспектива значительных изменений медленно развеялась, не в последнюю очередь благодаря американской помощи (и давлению). Привлекательность программ народных фронтов, а заодно и коммунизма поблекла: и то, и другое было рецептом для тяжелых времен, а на Западе, по крайней мере после 1952 года, времена уже не были такими тяжелыми. Поэтому в грядущие десятилетия о сомнениях в первые послевоенные годы забыли. Но вероятность (даже высокая) того, что события будут развиваться иначе, в 1945 году казалась очень реальной. Именно для того, чтобы не допустить возвращения старых демонов (безработицы, фашизма, германского милитаризма, войны и революции), Западная Европа выбрала тот новый путь, которые мы все теперь знаем. Постнациональная, социально защищенная, объединенная мирная Европа не была произведением оптимистичного, амбициозного и дальновидного проекта, как это мечтательно представляют сегодняшние евроидеалисты. То было смутное дитя тревоги. В тени истории ее руководители осуществляли социальные реформы и строили новые институты ради профилактики, чтобы не повторить прошлого.
Это легче уяснить, если вспомнить, что власть Советского блока, по сути, олицетворяла аналогичный проект. Там также пытались создать препятствие для политического отступления, хотя в странах под властью коммунизма это должно быть достигнуто не через социальный прогресс, а путем физического принуждения. Недавнюю историю переписали — а граждан заставляли забыть, — предполагая, что социальная революция под предводительством коммунизма устранила не только недостатки прошлого, но и условия, которые к ним привели. Как мы увидели, это утверждение также было мифом или, в лучшем случае, не более чем полуправдой.
Но коммунистический миф также невольно свидетельствовал о важности (и трудности) того, каким образом будет урегулировано обременительное наследство в обоих половинах Европы. Первая мировая война разрушила старую Европу. Вторая мировая создала условия для новой Европы. Но на всю Европу в течение многих десятилетий после 1945 года бросали тень призраки диктаторов и войн недавнего прошлого. Этот опыт объединял послевоенное поколение европейцев и отличал их от американцев, для которых уроки ХХ века были совершенно другими и в целом более обнадеживающими. Это обязательная точка отсчета для всех, кто хочет понять европейскую историю с 1989 года и понять изменения, которые произошли после.
В своем труде о взгляде Толстого на историю, Исайя Берлин обозначил различие между двумя направлениями интеллектуального мышления, цитируя известные строки стихотворения древнегреческого поэта Архилоха: «Лиса знает много чего. Еж — только одно, но самое важное». По определению Берлина, эта книжка — точно не «еж». На страницах этой книги я не предлагаю одной великой теории о современной истории Европы, не выкладываю одного всеобъемлющего тезиса или единого всеобъемлющего повествования. Из этого, однако, не следует, что я считаю, будто история Европы после Второй мировой войны не имеет определяющих контуров. Напротив, имеет, и не один. Словно лиса, Европа «знает много чего».
Прежде всего, это история ослабления Европы. Государства, которые ее составляли, после 1945 года больше не могли претендовать на международный или имперский статус. Два исключения из этого правила — Советский Союз и, в определенной степени, Великобритания, — были лишь полуевропейцами даже в собственных глазах, и в любом случае под конец временного промежутка, о котором здесь идет речь, сами существенно ослабли. Большинство других стран континентальной Европы были унижены поражением и оккупацией. Европа не могла самостоятельно избавиться от фашизма, как и не способна была без внешней помощи сдерживать коммунизм. Послевоенную Европу освободили — или заточили? — посторонние. Только благодаря значительным усилиям и через много десятилетий европейцы смогли вернуть контроль над собственной судьбой. Лишенные своих заокеанских территорий, бывшие морские империи Европы (Великобритания, Франция, Нидерланды, Бельгия и Португалия) на протяжении этих лет вернулись к своему европейскому ядру, направив внимание внутрь, на саму Европу.