Понятный соблазн перечитать через пол века знания и ощущения сороковых годов подталкивает переписать историю, поставить антисемитизм в ее центр. В конце концов, как еще мы можем объяснить то, что произошло в Европе в те годы? Но это слишком просто — и в каком-то смысле слишком успокаивающе. Например, причина, по которой Виши был приемлем для большинства французов после поражения 1940 года, заключалась не в том, что им нравилось жить при режиме, который преследовал евреев, а в том, что режим Петена позволял французам продолжать вести свою жизнь в иллюзии безопасности и нормальности и с минимальными нарушениями. То, как режим обращался с евреями, никого не волновало: евреи просто не имели такого значения. И примерно то же самое касалось большинства других оккупированных территорий.
Сегодня такое равнодушие может шокировать — показаться симптомом чего-то глубоко ошибочного в моральном состоянии Европы в первой половине ХХ века. Так же правы и те, кто вспоминает, что в каждой европейской стране были люди, которые видели, что происходило с евреями, и изо всех сил пытались преодолеть равнодушие своих сограждан. Но если не учитывать это равнодушие и предположить, что большинство других европейцев пережили Вторую мировую войну так же, как евреи — как войну на уничтожение, — тогда мы получим еще один слой ложных воспоминаний. В ретроспективе «Освенцим» — это самое важное, что надо знать про Вторую мировую войну. Но в то время так не казалось.
Кроме того, Восточной Европе тоже так не казалось. Для восточных европейцев, которые с опозданием, после 1989 года, освободились от гнета официального толкования Второй мировой войны, которое насаждали коммунисты, западная озабоченность конца века Холокостом евреев несла разрушительные последствия. С одной стороны, Восточной Европе после 1945 года было гораздо больше о чем вспомнить и забыть, чем Западной Европе. В восточной половине Европы было больше евреев, и их было убито больше; большая часть убийств происходила в этом регионе, и многие местные жители принимали в этом активное участие. Но с другой стороны, послевоенные власти в Восточной Европе уделили гораздо больше внимания тому, чтобы стереть всю общественную память о Холокосте. Дело не в том, что ужасы и преступления войны на востоке были преуменьшены — напротив, они неоднократно повторялись в официальной риторике и закреплялись в памятниках и учебниках повсюду. Просто евреи не были частью этой истории.
В Восточной Германии, где бремя ответственности за нацизм было вменено исключительно западногерманским наследникам Гитлера, новый режим выплатил компенсацию не евреям, а Советскому Союзу. В школьных учебниках ГДР Гитлер был представлен как инструмент монополистических капиталистов, которые захватили территорию и начали войны в погоне за интересами крупного бизнеса. «День памяти», который ввел Вальтер Ульбрихт в 1950 году, был посвящен не жертвам Германии, а одиннадцати миллионам погибших «борцов против гитлеровского фашизма». Бывшие концентрационные лагеря на территории Восточной Германии, в частности Бухенвальд и Заксенхаузен, на некоторое время были превращены в «специальные лагеря изоляции» для политических заключенных. Через много лет, после того как Бухенвальд превратился в мемориал, его путеводитель описывал провозглашенные цели «немецкого фашизма» как «уничтожение марксизма, месть за проигранную войну и жестокий террор против всех, кто оказывал сопротивление». В той же брошюре фотографии отбора евреев для казни в Аушвице были подписаны цитатой немецкого коммуниста Эрнста Тельмана: «Буржуазия серьезно относится к своей цели уничтожить партию и весь авангард рабочего класса». Этот текст был удален только после падения коммунизма.
Такую же версию событий можно было найти по всей коммунистической Европе. В Польше невозможно было отрицать или преуменьшать то, что происходило в лагерях уничтожения в Треблинке, Майданеке или Собиборе. Но некоторых из этих мест больше не существовало — немцы приложили невероятные усилия, чтобы стереть их с лица земли, прежде чем бежать от наступающей Красной Армии. И там, где улики действительно сохранились — как в Освенциме, в нескольких километрах от Кракова, второго города Польши, — им постфактум было приписано другое значение. Хотя 93% из около 1,5 миллиона человек, казненных в Аушвице, были евреями, в музее, созданном там послевоенным коммунистическим режимом, жертв пересчитывали только по гражданству: поляки, венгры, немцы и др. Польских школьников действительно провели мимо шокирующих фотографий; им показали груды обуви, волос и очков. Но им не сказали, что большая часть этих вещей принадлежала евреям.