— Вот так и будем по заставам мотаться? — спрашивает новенький и улыбается чему-то своему. Не дождавшись ответа, он с той же довольной улыбкой продолжает:
— Дело, вот это дело! А то крутишься по участку одной заставы, как белка в колесе. А разве то езда? Тесно там, разогнаться негде. А я люблю так, чтобы ветер в ушах и места новые. Здесь — простор!
Он опять высунулся в окно и запел песенку, известную, наверное, только ему одному.
За курганом влево ответвляется узкая дорога, бежит мимо развалин древнего поселка, через бревенчатый мостик в горы, к перевальчику, через горбатую, как верблюд, вершину. За перевалом еще одно разветвление. Когда шел дождь, Подкорытов от этого перевальчика всегда сворачивал на третью заставу — ближе, и дорога ровней. А до четвертой…
— Культуру в массы везем, — как-то нараспев протянул новенький. — Нет, ты только подумай: это ведь тоже немаловажное дело, а? Всегда нас будут ждать. Если разобраться, так ведь не зря я с заставы ушел.
— О, да ты сознательный, — хмуро сказал Цебиков, не привыкший к тому, чтобы так грубо прерывали его размышления. — Это тебе на инструктаже сказали про культуру? Всегда так говорят, так что крути давай, да не лихачь.
Новенький перестал улыбаться:
— А чего ты обижаешься? Я что, не дело говорю? Знаю, как ждут новую картину. Из наряда придешь на заставу, а здесь кинопередвижка! Усталость как рукой снимает. А ты — инструктаж. Я сам это знаю. Только сказал так — культуру в массы, — примирительно закончил шофер.
— Это не ты ли уставал в нарядах? Как ты умудрялся?
Шофер быстро взглянул на Цебикова, сунул в рот сигарету.
— И мне доставалось, дело такое, — спокойно сказал он.
Оба замолчали надолго. «Газик» резво бежал к кургану, наматывая на колеса белое полотно дороги, покачиваясь на неровностях и отчаянно пыля. «Ах, эта пыль! Сколько ее пришлось проглотить, сколько стереть с коробок и аппаратуры, — думает Цебиков. — Все лето она скрипит на зубах, пудрит тело щедрым слоем, забивает глаза. Погоняет новичок передвижку по этой дороге, покушает пыли, поскоблит липучую, что пристает не хуже цемента, рыжую грязь, тогда поймет, что к чему. И возможно, скажет новому киномеханику, что незачем зря надрывать машину, можно и без этого… Быстрей бы до кургана, а там поворот, дорога пойдет не такая разбитая и пыльная».
Новичок гонит, но уже не высовывается в окно, не улыбается. Хмурит редкие брови, поседевшие от пыли. Обиделся.
Плосковерхий курган приближался. Говорят, когда-то здесь стояла толстенная крепость с башнями, поэтому он и плосковерхий, напоминающий усеченный конус. Крепость разрушилась. Сейчас остатков стен не видно, только у подножий курганов стоят щиты, на которых написано, что такой-то курган взят под охрану государством. Значит, недаром говорят о крепости. Когда-нибудь придут сюда археологи, раскопают, извлекут оружие…
«Посмотреть бы, что там на площадке, да все времени не хватает. Носишься, как угорелый, наверстываешь время, затраченное на отстой в непогоду. Вот и сейчас как бы не пришлось отстаиваться на тройке, вон какая туча наползает». До четвертой заставы добраться в дождь невозможно — корабли не пройдешь. Так утверждал Подкорытов и не пытался этого делать.
«А все-таки интересно посмотреть, что там, на кургане. Должны же следы остаться…»
— Здесь поворачивать? — спросил шофер, притормаживая перед поворотом.
— Ага.
Машина качнулась в кювете и пошла ровно, шурша по гладко накатанной дороге.
— Поторопись, дружок, — сказал Цебиков водителю, поглядывая на край черной тучи.
— С удовольствием, — повеселевшим голосом отозвался тот, нажал на акселератор, и «козлик» побежал быстрее.
Ущелья в горах налились тенями цвета загустевшего смородинного сока. Дальние вершины заволакивались серой дымкой, растушевывались, исчезали в ней. Ветер, врывающийся в машину, уже нес предгрозовую свежесть.
«Не проскочим», — подумал Цебиков.
На первом перевальчике, что на горбатом хребте, дождь ополоснул пыль с «козлика», забарабанил по брезентовому тенту. Тучи здесь текли еще высоко. Цебиков посмотрел на корабли и увидел, что облака гладят отвисающей бахромой их вершины.
Когда спустились с перевальчика, Цебиков сказал шоферу, показывая на блестящую от дождя дорогу, уходившую в сторону: