Так вот что связывает Гордона и Люциуса! Как это он раньше не сообразил? Они ведь были примерно одного возраста. Оказывается, Гордон ещё и дружил с министром магии…
Как порой поворачивается жизнь. И как часто подростки забывают, что взрослые тоже когда-то были молодыми.
— Значит, мои родители не смогли вовремя понять, к чему это приведёт, — вполголоса произнёс Драко, глядя на Запретный лес.
— Рано или поздно жизнь заставит тебя думать, — философски заметил Гордон.
— Если Шеклболт так ненавидит моего отца, почему делает для меня столько поблажек?
— Например?
— Исправительные работы вместо Азкабана. Мне светили три года тюрьмы. Теперь он предложил мне вернуться в Хогвартс и получить волшебную палочку. С чего такие подарки?
Гордон лукаво улыбнулся.
— А сам-то как думаешь? Кингсли человек амбициозный. И поверь мне, он собирается провести в кресле министра не один год. Новое поколение чистокровных подрастает, и ты один из них. Он намерен укрепить свою власть и одновременно начать вводить новое в застоявшуюся систему волшебного мира. Он всегда ратовал за прогресс. Скажу по секрету: твой суд был всего лишь спектаклем, разыгранным по сценарию Кингсли. К тому же казне сейчас нужны средства на восстановление, так что он намерен вытрясти из каждой осуждённой чистокровной семьи столько ресурсов, сколько она сможет предложить без ущерба для себя. Засади он всех чистокровных, причастных к делам Пожирателей, без разбора, что он с этого поимеет? Да и конфисковать их счета в Гринготтсе ему не под силу, только заморозить.
Драко скрестил на груди руки.
— Допустим. И что с того?
— К примеру, вы всей семьёй попадаете в Азкабан. Через три года ты выходишь, возвращаешь свои деньги, восстанавливаешь репутацию, и что спустя пять-шесть лет получает Кингсли? Обозлённого наследника огромного состояния с влиятельной древней фамилией, который с лёгкостью сможет устроить ему проблемы. Разумеется, многое зависит от тяжести преступлений, но тебя он уже сохранил как благодарного будущего главу наследия Малфоев.
— А если я не прощу его за отца?
Гордон пожал плечами.
— Это риск, на который Кингсли не мог не пойти. Кроме личной неприязни, существует огромный список деяний, за которые твой отец должен ответить. — Он похлопал Драко по плечу. — Мне пора. Рад был снова встретить тебя. Скоро увидимся.
Драко посмотрел ему вслед. Скоро увидимся?..
Ещё раз взглянув на пейзаж, он вдруг улыбнулся. Неужели он вернётся сюда не как преступник, а свободный человек? На память снова пришли слова матери: «Я не хочу, чтобы ты думал о таких сложных вещах. Тебе всего восемнадцать лет».
Да, ему всего восемнадцать, и у него впереди вся жизнь.
* * *
В наступающих сумерках ребята собрались у Главных ворот школы. Вечер был тихим и тёплым, под стать царившей атмосфере. Кареты уже ожидали, когда их будущие пассажиры простятся с Хогвартсом. МакГонагалл стояла на ступенях и явно боролась с нахлынувшей на неё волной эмоций. Девчонки давно не сдерживались, даже Гермиона пару раз смахнула со щеки слезинку.
Она по-прежнему делала вид, что Рона не существует, но тот как будто этого не замечал. Он попросил Гарри ничего не говорить Гермионе о планах поступить в Школу авроров. Хотел сделать сюрприз, а заодно взять паузу. Гарри согласился, что некоторое время, проведённое порознь, возможно, пойдёт обоим на пользу.
МакГонагалл улыбнулась.
— Спасибо. Это, — она указала рукой на замок, — стало возможно благодаря вашей неоценимой помощи. Сложно поверить, что ужас остался позади. Мы многих потеряли. Но выстояли. Когда один терял надежду, её обретал другой, и надежда возвращалась и крепла в людских сердцах. Грустно вновь прощаться с вами, как будто вы только вчера сдали экзамены…
Не успела МакГонагалл докончить фразы, как все гурьбой бросились её обнимать. Какой бы строгой она ни была, гриффиндорцы любили своего декана. Даже Билл и Чарли подошли, чтобы пожать ей руку. Гарри, Рон и Гермиона тоже не остались в стороне.
— А вам, молодые люди, — взволнованно проговорила МакГонагалл, — я распоряжусь поставить памятник во дворе!
Все рассмеялись. Гарри тоже смеялся, может быть, громче остальных, потому что на сердце у него было так легко, что хотелось летать.