Друзья помолчали, наслаждаясь блаженной тишиной, покоем и обществом друг друга.
— До сих пор не верится: победили… — прошептала Гермиона. — А представляете, сколько работы? Поиск пропавших без вести, аресты, охота на беглых Пожирателей, облавы, обыски, следствия, допросы. Нужно привести в норму общественную жизнь. А сколько сил и времени отнимет восстановление Косого переулка, Хогсмида, Хогвартса? Да ещё суды…
— И похороны, — добавил Рон и вдруг заинтересовался узором на своей пижаме.
Гермиона сжала его пальцы.
— Интересно, когда нас отпустят, — сказал Гарри. — Думаю, наша помощь тоже не помешает. Кто займёт пост министра?
— Наверное, Кингсли Шеклболт, — отозвалась Гермиона; Рон всё ещё молча смотрел в сторону.
— Надо будет поговорить с ним, как только нас выпишут.
— Согласна. Невыносимо сидеть без дела.
— А я скучаю по своей волшебной палочке, — вернулся в беседу Рон. — Я не оставил себе палочку Петтигрю. Она слушалась меня и всё такое, но палочка, которая выбрала этого…
— Я тоже решила не оставлять палочку Беллатрисы. В бою выбора не было, но теперь я её даже видеть не могу. — Гермиона поёжилась. — Злая вещь.
— Нас обезоружила война, — глубокомысленно заметил Рон.
— Но ведь Бузинная палочка всё ещё у Гарри.
Тот порылся в кожаном мешочке, который держал при себе даже здесь, и достал Старшую палочку. Все трое с почтительным благоговением уставились на неё.
— Мне она не нужна, — без тени сомнения произнёс Гарри. — От неё больше бед, чем пользы. А вот свою я бы хотел вернуть.
— Ты думаешь?..
Гарри снова порылся в мешочке.
— Если и это не поможет, то не поможет уже ничто. — Он направил Бузинную палочку на обломки. — Репаро!
Мягкий свет коснулся места разлома, и палочка срослась без единого шва. Гарри осторожно взял её, тепло улыбнувшись, как старому другу, и взмахнул. С кончика приветливо посыпались разноцветные искры.
— Получилось! — выдохнул Рон. — И что теперь? Что собираешься делать с ней? — Он кивнул на Бузинную палочку. — Это же самая могущественная волшебная палочка в мире!
— Вот именно, — нахмурился Гарри. — И поэтому я верну её туда, откуда она была украдена.
— Но ты точно решил? Только подумай: самая могущественная палочка… Непобедимая палочка…
Взгляд Гарри остекленел, остановившись на Бузинной палочке, но он тряхнул головой.
— Я всё решил. Если верну Бузинную палочку туда, где она была до кражи, то с моей смертью она потеряет силу. — Гарри убрал её обратно в мешочек. — Мне жаль ваши палочки. Может быть, Олливандер сделает вам новые?
— Конечно, — уверенно проговорила Гермиона, но на душе было тоскливо. Она успела сродниться со своей волшебной палочкой. Сможет ли она принять новую?.. — А где палочка Драко?
— Я отдал её сразу, как только мы попали в Мунго. Сказали, нужна для следствия. — Гарри посмотрел в окно. — Скоро совсем рассветёт, нам пора возвращаться. — Он развернул мантию-невидимку. — Рон?
Тот моргнул.
— Что? А, ну да…
— Эй, — Гарри потрепал его за плечо.
— Я в порядке, — быстро ответил Рон. — То есть… конечно… в общем… Ну ладно.
Он отвернулся, шмыгнув носом. Гермиона с Гарри одновременно обняли его.
— Да ну вас… — проворчал Рон; уши у него пылали. — Вот вы такие деятельные, а я рад наконец-то отдохнуть!
Гермиона улыбнулась, прижимаясь щекой к тёплому плечу Рона, и вдруг поняла, что было не так с навещавшим её аврором. Фальшь. Всё его поведение было насквозь наигранным. Улыбки, смех, восклицания, странные жесты, этот лихорадочный блеск в глазах… Что же он так отчаянно пытался скрыть? Не от Гермионы — от самого себя.
Ей стало грустно за этого неизвестного человека.
Рассвет постепенно, но неуклонно вступал в свои права, а трое друзей сидели, обнявшись, в палате госпиталя святого Мунго, согреваясь самой чистой и мощной магией в мире — магией дружбы.
* * *
Драко Малфой цеплялся за руку матери, словно одиннадцатилетний мальчишка. Вокруг мелькали вспышки заклятий, разрешённых и непростительных. Любой шальной луч мог поразить Малфоев, но им было нечем защититься. Всегда такие идеальные белокурые волосы Нарциссы растрепались и патлами свисали по спине. Люциус выглядел не многим лучше: грязные волосы, вместо великолепной мантии — жалкие лохмотья, один глаз заплыл и не открывался вовсе. Втроём они жались друг к другу, а со всех сторон толкали и пихали бывшие соратники — каждый спасал свою шкуру.