Все были, как в чаду угара,
Стоял над бухтой стон.
Тревожным заревом пожара
Был город озарён.
Был жалок взгляд непониманья,
Стучала кровь сильней.
Несвязно что-то о восстанье
Твердили в стороне.
Одно хотелось: поскорее
И нам уйти туда,
Куда ушли, во мгле чернея,
Военные суда.
И мы ушли. И было страшно
Среди ревущей тьмы.
Три ночи над четвёртой башней.
Как псы, ютились мы.
А после в кубрик опускались
Отвесным трапом вниз,
Где крики женщин раздавались
И визг детей и крыс.
Там часто возникали споры:
Что — вечер или день?
И поглощали коридоры
Испуганную тень.
Впотьмах ощупывали руки
И звякали шаги.
Открытые зияли люки
У дрогнувшей ноги, —
Зияли жутко, словно бездны
Неистовой судьбы.
И неизбежно трап отвесный
Вёл в душные гробы.
Всё было точно бред: просторы
Чужих морей и стран,
И очертания Босфора
Сквозь утренний туман.
По вечерам — напевы горна,
Торжественный обряд.
И взгляд без слов — уже покорный,
Недумающий взгляд;
И спящие вповалку люди,
И чёрная вода;
И дула боевых орудий,
Умолкших навсегда.
Из сборника «Стихи о себе» (Париж, 1931)
«Как он спокоен, говорит и шутит…»
Как он спокоен, говорит и шутит,
Бессмысленный убийца без вины,
Он, оглушенный грохотом орудий,
Случайное чудовище войны.
Как дерзок он, как рассуждает ловко,
Не знающий ни ласки, ни любви.
А ведь плеча касался ствол винтовки
И руки перепачканы в крови.
О, этот смелый взгляд непониманья
И молодой, задорно-дерзкий смех!
Как будто убивать по приказанью
Не преступленье, не позор, не грех!
«В глухой горячке святотатства…»
В глухой горячке святотатства,
Ломая зданья многих лет,
Там растоптали в грязь завет.
Свободы, равенства и братства
Но там восстанет человек,
Восстанет он для жизни новой,
И прозвучит толпе калек
Еще не сказанное Слово.
И он зажжет у алтаря
Огонь дрожащими руками.
И вспыхнет новая заря,
Как неоплеванное знамя.
«Я девочкой уехала оттуда…»
Темна твоя дорога, странник,
Полынью пахнет хлеб чужой.
Анна Ахматова
Я девочкой уехала оттуда,
Нас жадно взяли трюмы корабля.
И мы ушли — предатели, Иуды,
И прокляла нас темная земля.
Мы здесь все те же, свято чтим обряды,
Бал задаем шестого ноября.
Перед постом — блины, по праздникам — парады,
За родину, за веру, за царя.
И, пьяные от слов и жадные без меры,
Мы потеряли счет тоскливых лет,
Где ни царя, ни родины, ни веры.
Ни даже смысла в этой жизни нет.
Еще звенят беспомощные речи,
Блестят пол солнцем Африки штыки,
Как будто бы под марш походный легче
Рассеять боль непрошенной тоски.
Мы верим, ничего не замечая,
В свои мечты. И если я вернусь
Опять туда — не прежняя, чужая, —
И снова к темной двери постучусь,
О, сколько их, разбитых, опаленных,
Мне бросят горький и жестокий взгляд, —
За много лет, бесцельно проведенных,
За жалкие беспомощные стоны,
За шепоты у маленькой иконы,
За тонкие, блестящие погоны,
За яркие цветы на пестрых склонах,
За белые дороги, за Сфаят!
И больно вспоминая марш победный,
Я поклонюсь вчерашнему врагу,
И если он мне бросит грошик медный —
Я этот грош до гроба сберегу.
«У богомольных есть красная лампадка…»
У богомольных есть красная лампадка,
В углу притаились образа Пречистой.
Дрожа горит огонек лучистый.
Придут из церкви — распивают чай.
У домовитых тоже все в порядке.
На окнах — белые занавески,
В вазочках цветы, и ветер резкий
Их касается невзначай.
У вечно-мудрых есть страшные загадки,
Есть толстые книги и мудрые фразы.
У вечно-дерзких есть восторг экстаза,
Заменяющий светлый рай.
У меня нет красной лампадки,
У меня нет белой занавески,
Нет писаний мудрых и веских,
А комната у меня — сарай.
У меня есть синяя тетрадка,
У меня есть белые книги,
У меня зато есть пестрые миги
И неистовый месяц — май.
«Станет больно — не заплачу…»
Станет больно — не заплачу,
Станет грустно — не вздохну.
Мне ли не найти удачу,
Не найти свою весну!
Или плох мой пестрый жребий,
В омут кинувший меня?
Или виден в темном небе
Отблеск прожитого дня?
Сердце не устанет биться,
В нем звучит, звучит струна.
Я на белые страницы
Нанизала имена.
С каждым именем — начало
Новых дней и новых гроз.
Много плакала ночами,
А теперь — не стало слез.
Мне ль не встретится удача?
Дни звенят, как связка бус.
Станет больно — не заплачу,
Станет грустно — улыбнусь.
«Я верю в Россию. Пройдут года…»
Я верю в Россию. Пройдут года,
Быть может, совсем немного,
И я, озираясь, вернусь туда
Далекой, ночной дорогой.