Сейчас вид у парадного входа был не столь привлекателен. Прижав нос к стеклу высокого окна, находившегося на верхней площадке лестницы, я увидела внизу полицейские машины, тюремную машину, машину скорой помощи и быстро приближавшуюся машину выездной бригады программы происшествий телевидения. Два полицейских в форме подошли к машине, кивнули сидевшим в ней и, видимо, дали им понять, что им пока здесь делать нечего. Сразу после этого, сделав двойной разворот, чтобы объехать заросли азалии, машина скрылась в аллее, ведущей к дороге.
Я вернулась в библиотеку, приготовившись вновь встретиться с Гевински. Кто пригласил прессу? Что происходит? Но его там не было.
Слава Богу, там была моя подруга Касс.
— Как ты узнала об этом?
— Рози, — проговорила она. — Это ужасно.
Касс была настоящей гранд-дамой. Разумеется, рост ее тут ни при чем, хотя с ее прямым, как стальной штырь, позвоночником, она казалась выше, чем была на самом деле: плотная женщина чуть больше пяти футов. Но черты ее черного лица были настолько изящно утонченными, что окружающие редко замечали, что ее прекрасная голова сидит на теле Будды. И когда она начинала говорить, она была действительно величественной.
— Мы зашли без пятнадцати семь, чтобы пригласить тебя на прогулку. А когда ты не появилась, мы поспешили сюда, чтобы бросить камешек в твое окно, — Кассандра Хигби произнесла эти слова спокойно, как выпускница благопристойного колледжа, уверенная, что мир будет ждать, пока она выразит словами свои мысли. И мир действительно готов был ждать.
Касс не была настоящей аристократкой, но она была прирожденной актрисой. Итак, утренняя трехмильная прогулка не состоялась из-за убийства мужа одной из участниц. Как раз в этот момент два здоровенных мужчины в синих спецовках с надписью «Медицинский эксперимент» прокатили мимо открытых дверей библиотеки какой-то предмет. Касс невозмутимо обняла меня за плечи, повернула в обратную сторону и подвела к кушетке. И все же я увидела третьего мужчину, который нес черный пластиковый мешок.
— Там труп? — спросила я.
— Не надо, Рози.
— Значит, это труп.
— Рози, я здесь, чтобы помочь тебе. Что для тебя сделать? Может, немного коньяка взбодрит тебя?
— У меня в кармане успокоительное.
— Сядь. Мы можем поговорить, если ты хочешь, или я просто побуду с тобой.
Две другие женщины, которые обычно принимали участие в наших прогулках, Стефани и Маделейн, не смогли бы так деликатно распорядиться здесь. Стефани Тиллотсон, прекрасная женщина, смогла бы сохранять самообладание только на то время, пока она готовила бы два-три паштета и полдюжины бисквитов для неожиданно пришедших выразить соболезнование гостей. Маделейн Берковиц, наоборот, замкнулась бы недели на три и появилась потом с очередной поэмой сомнительного художественного достоинства — что-то вроде «Убийство: Ода на казнь грешного мужа».
Касс сохраняла хладнокровие, хотя мешок с трупом на мгновение вызвал на ее лице сероватый оттенок, что бывает всегда, когда черные люди бледнеют. Легко и грациозно она опустила себя на кушетку и закинула ногу на ногу. Несмотря на выступивший пот, она, как всегда, оставалась невозмутимой. Казалось, она ждет, что вот-вот лакеи в ливреях начнут строго по этикету разливать чай.
— Представь себе, когда мы появились в начале аллеи, нас остановила желтая пластиковая табличка с торжественной надписью: «Место преступления», — с придыханием произнесла она.
Я слышала, что Гевински и его люди находились в кухне. У них там было что-то вроде совещания, хотя звук мужских голосов был настолько слабым, что я не смогла уловить смысла их разговора.
— Полицейские не пытались помешать тебе пройти сюда? — спросила я.
Касс жестом — будто отмахнулась от надоедливого комара — показала, как она преодолела препятствие в лице полицейских округа Нассау. Затем она похлопала рукой по диванной подушечке рядом с собой. Я села. Она сжала мою руку.
— Я очень сожалею, Рози.
— Я думала, что ничего не может быть хуже того, что он покинул меня.
Касс вытащила из-за манжета рубашки носовой платок. Она не доверяла бумажным салфеткам. Я приложила его к глазам. Я хотела заплакать, но не смогла.
— Это опустошение, — сказала она. — Но это пройдет, ты это поймешь, А если нет, я буду с тобой, чтобы помочь.
В присутствии Касс я плакала только один раз — в то злополучное воскресенье, когда Ричи ушел. Это было хорошей проверкой. Она оказалась лучшим человеком во всем мире, которому можно было открыть душу. Она не выражала гнусавого сочувствия, не бормотала сердечных банальностей, не говорила, что я потеряла контроль над собой и не прижимала меня к груди, претендуя на роль духовной сестры. Она просто села рядом.