— Не знаю, что там у вас есть против нее, — заметил Винни Гевински, может, не совсем вежливо. — Возможно, хороший адвокат смог бы все это легко опровергнуть.
Винни стоял спиной к папоротнику. Он внимательно разглядывал бегонию-туберозу Стефани — казалось, она произвела на него впечатление.
— Никаких отпечатков пальцев — ничего.
Гевински делал вид, что не слушает.
— Значит, у нее был роман, и она лгала об этом полиции. Кроме того, эта норвежская пара показала, что она уходила бегать в тот вечер. Так что, возможно, она поставила свою машину где-то рядом с его. Я получил бы немало удовольствия от дела, подобного этому.
Он похлопал меня по руке.
— Но это самый замечательный момент, Рози! Лучшего быть не может! Вы свободны!
— Черт бы побрал эту сучку, — Гевински уже рычал. — Дайте мне посмотреть на эту чертову вещь.
Сотрудница отдела криминалистики, держа за шнурки, передала ему спортивные туфли. Гевински подержал их перед собой, но уже через минуту его рот скривился от отвращения.
— Вот незадача, — сказал Винни.
— Эх-хе-хе!
— Хотите посмотреть одежду, в которой она бегала? — спросила лаборантка.
— Позднее.
— А почему не сейчас? — выпалила я. — У вас ведь нет в запасе других доказательств?
— Не надо давить на него, — прошептал мне Винни буквально одним уголком рта.
Гевински, несколько презрительно на меня глянув, взял из рук лаборантки груду спортивной одежды. Он стоял там до тех пор, пока полицейский не нашел полиэтиленовую пленку, прикрывающую грязный пол в оранжерее. Будто готовясь для приятного пикника, Гевински приказал накрыть пленкой стол. Затем он разложил спортивные костюмы Стефани, ее брюки и куртки. Немного отступив, он смотрел на все это, как бы изучая.
— Вы, двое, можете вернуться в дом, если хотите, — пробормотал он нам.
— Ничего, — сказала я.
— Мы будем поблизости, — добавил Винни.
Мы наблюдали за Гевински.
— Если она бегала по вечерам, она должна была надевать одну из этих курток, — подкинула я ему идею. — Возможно, не ту, с блестящими отворотами. Она не хотела, чтобы на нее обратили внимание.
Я указала на две другие куртки. Гевински, взяв лупу у лаборантки, стал изучать их и внутри, и снаружи.
— Ничего. Неужели она никогда ничего не проливала на себя? — он расстегнул молнии на карманах. — Абсолютно ничего.
— Ну, мы хотя бы выяснили, кто это сделал, я на свободе, — я старалась его подбодрить.
— Эх! — пробормотал Гевински без большого энтузиазма.
Минутой позже он весь напрягся и вытянул голову. С величайшими предосторожностями он вытащил из кармана кусочек бумаги.
— Папиросная бумага, — проворчал он.
— Во всяком случае она не использована, — сказала лаборантка.
— Нельзя победить всех сразу, Карл, — сказал ему Винни.
Гевински проверил вторую куртку. Она была темно-зеленого, почти черного цвета.
— Пинцет! — неожиданно громко рявкнул он.
Лаборантка вручила ему пинцет. Из правого кармана куртки он извлек скрученную бумажку.
— Что это такое? — спросила лаборантка.
— Молчите! Оставьте меня! Уходите отсюда!
Она не пошевелилась. Медленно пинцетом и кончиком своего карандаша он развернул бумажку.
— Проверьте это, Рози, — воскликнул он. — Проверьте это!
Тонкую белую бумагу трудно было разгладить. Она была разорвана в семи местах, размякла от воды и покрылась налетом от чистки. Через весь верх было напечатано обесцветившееся слово: галерея Найтсбридж. Квитанция была отпечатана на компьютере. Дата продажи растворилась, и то, что должно было быть номером лота, было почти таким же белым, как и сама бумага.
— Смотрите! — воскликнул Гевински. — Описание работы художника, чье имя смылось в процессе стирки.
— Она, должно быть, взяла ее из рук Ричи, — обрадовалась я.
— И положила к себе в карман! — откинув назад голову, подобно льву, прорычал Гевински.
Стоявший рядом со мной Винни начал насвистывать.
Фамилия покупателя была видна отчетливо. «Ричи Мейерс, Галле Хэвен, Шорхэвен, Нью-Йорк». Цена тоже была видна определенно: два миллиона восемьдесят тысяч долларов. Плюс налог.
Винни проводил меня домой.
— Вы живете в очень милом месте, — прокомментировал он, когда мы подошли к концу подъездной дороги. При заходе солнца кирпичи стали цвета красного вина. Воздух был солоноватым и очень приятным. Вокруг крыши кружились чайки.
— Если вы хотите остаться здесь и побыть наедине с природой, берегите свою голову, — посоветовала я ему. — По утрам трудно промахнуться.