И потом, он устал. Устал, как никогда.
Кертис лег на диван в трейлере и сунул под голову подушку. Входную дверь он оставил открытой, и внутрь, гладя лицо ароматными пальцами, задувал легкий ветерок. На Кертисе была только спецовка — вонючие трусы и носок он снял.
«Я не чувствую собственной вони. Ну разве не чудо?»
С этой мыслью он крепко заснул. Ему приснилась Бетси: она тащила пульт, весело позвякивая бирками на ошейнике. Он забрал у нее пульт, направил его на телевизор и увидел в окне Паскуду.
Четыре часа спустя Кертис проснулся — мышцы задеревенели, потную кожу зверски щипало. Снаружи рокотал гром: точно по расписанию приближалась дневная гроза. Кертис бочком спустился по ступенькам трейлера — как старик, разбитый артритом. Впрочем, именно так он себя и чувствовал. На улице он сел и посмотрел на темнеющее небо и туалет, из которого выбрался несколько часов назад.
Начался дождь. Кертис снял комбинезон, бросил его обратно в трейлер, чтобы не намочить, и голый стоял под дождем, обратив лицо к небу и широко улыбаясь. Улыбка не сошла с его лица, даже когда неподалеку от Деркин-Гроув ударила молния, и в воздухе запахло озоном.
Кертис чувствовал себя в полной безопасности, и это было чудесно.
Холодный дождь смыл с него большую часть грязи. Кертис медленно пошел в трейлер, обсох и надел комбинезон. С первыми лучами солнца, пробившимися сквозь тающие тучи, он неторопливо поднялся на холм, где стоял его мотороллер. Ключ Кертис держал в правой руке, зажав помятую собачью бирку между указательным и средним пальцем.
«Веспа» не привыкла мокнуть под дождем, но лошадка была что надо и завелась со второй попытки. Кертис оседлал ее — босоногий, с непокрытой головой, этакий веселый дух, — и поехал в сторону Черепашьего острова. Ветер раздувал грязные волосы и комбинезон. Машин навстречу почти не попадалось, и он без проблем пересек главную магистраль. Перед встречей с Грюнвальдом Кертис хотел принять пару таблеток аспирина, в остальном же он чувствовал себя прекрасно, как никогда.
К семи вечера на небе не осталось ни тучки. Примерно через час на пляже собрались бы любители закатов, и Грюнвальд хотел к ним присоединиться. Пока он отмокал в горячей ванне во дворе, потягивая слабый джин с тоником. Перед этим он принял сильное болеутоляющее, зная, что оно поможет ему добраться до пляжа, хотя со вчерашнего дня его не покидало чувство почти сказочного удовлетворения. В болеутоляющих не было нужды. Со временем это наверняка изменится, но сейчас Грюнвальд чувствовал себя великолепно — впервые за много лет. Да, его настиг финансовый крах, но скопленных деньжат хватит до конца жизни. И самое главное, он поквитался с педиком, виновным во всех его несчастьях. «Динь-дон, злая ведьма умерла…»
— Ну, здравствуй, паскуда.
Грюнвальд распахнул глаза. На фоне заходящего солнца возвышался темный силуэт — четкий, словно вырезанный из черной бумаги. Или из траурного крепа. Джонсон? Нет, Джонсон заперт в перевернутом толчке, Джонсон — сортирная мышь, подыхающая или уже подохшая взаперти. Тем более такой модник, как Джонсон, никогда бы не вырядился в фермерские тряпки. Это сон, всего лишь сон. Но…
— Проснулся? Отлично. Мне надо, чтобы ты бодрствовал.
— Джонсон? — Едва слышный шепот. На большее Грюнвальда не хватило. — Это ведь не ты?
Силуэт шевельнулся, и лучи позднего солнца скользнули по расцарапанному лицу гостя. Джонсон. Но что у него в руке?
Кертис увидел, куда смотрит Паскуда, и нарочно повернулся к солнцу. У него в руке был фен. А Грюнвальд сидел по грудь в воде.
Он подскочил и схватился за стенку ванны, чтобы вылезти, но Джонсон тут же отдавил ему пальцы. Грюнвальд заорал и отдернул руку. Хотя Джонсон был босиком, наступил он со всего размаху.
— Ни с места! Мне нравится, как ты сидишь, — с улыбкой сказал Кертис. — Вчера тебе тоже нравилась моя поза, верно? Я принес подарок. Захватил из дома — ты уж не обижайся, что он подержанный. Всю пидорскую пыль я с него сдул по дороге сюда. Между прочим, я прошел через задний двор. Ты очень кстати выключил ток в изгороди, которая убила мою собаку. Держи.
И он бросил фен в ванну.
Грюнвальд заорал и попытался его поймать, но не успел. Фен бухнулся в воду и пошел на дно, кувыркаясь в водяных струях. Он ударился о тощую ногу Грюнвальда, и тот отпрянул, по-прежнему крича и думая, что его бьет током.