Выбрать главу

Временами мне это удавалось. Находясь в тебе, я полностью с тобой сливалась, и мы могли часами вдохновляться научными идеями и математическими формулами или восхищаться в мое отсутствие хорошенькой женщиной — пока я не одергивала себя — отдергивала от тебя, напоминая сурово, чьи интересы я здесь призвана блюсти. И тут же, пока наши мысли не совсем разъединились, старалась направить внимание в верное русло, прорывая канал и подводя течение к ее поехавшему чулку, глупому высказыванию, грязным ногтям — но не обкусанным — такие тебя иногда трогали, — или вульгарным манерам, а если особенно повезет, к выглядывающему из туфли подследнику — ты с детства не переносил такое зрелище. Одновременно обособившейся от тебя частью посылала себе сигнал тревоги, призывая вернуться немедленно. Остававшаяся в тебе половинка меня не могла уже охватить тебя целиком из-за своей неполноты. Воссоединяясь с ней, и я застревала в нише, куда она соскользнула уже по привычке. Не замечая, что этот уголок в себе ты не особенно ценил, редко используя его для недолгого отдыха, я принималась за его дальнейшее освоение и благоустройство. Раскладывала знакомые уже вещи по полочкам для порядка — за время моего отсутствия они снова разметались — вот твой детский матросский костюмчик, вот твой сдувшийся от времени двухцветный резиновый мяч, вот твой старый ботинок — коричневый, с отклеившейся подошвой — не знаю, зачем ты его хранишь, ну ладно — вот, привет, твоя любимая книжка про путешествия, вот твоя первая любовь, смотрит через заваленный немытыми тарелками стол в ночное окно, опершись на ладонь, устало не поправляет выбившуюся на глаза прядь, вот твой первый игрушечный пистолет, нет, второй — первый был деревянным, вот твои «Три мушкетера» — они в другом издании, чем мои, но ничего, мы их поставим рядом. Это тоже был выход — приручив местность, соединить его население с моим, водящимся на этом уровне, — вот моя любимая кукла, правда, не ходящая, но зато моргающая — ей соседский мальчишка назло мне выковырял один глаз, и я предпочитаю на нее не смотреть, но не в силах выбросить, вот мой плюшевый мишка, подаренный мне на зубок, он тогда был с меня ростом, есть фотография; вот мое первое нарядное платье, мама не помнит, куда оно задевалось, но оно осталось здесь, вот моя первая любовь — пардон, кого это ты имеешь в виду? — а что, мало ли было увлечений, можно создать собирательный образ для поддержки справедливости и равновесия. И пойти дальше, и так по всем уровням. Рядом с твоими формулами мы бы расположили мои картины — тогда я прекратила их писать, но те, что были, ведь нравились тебе? Выбрав этот занудный путь, надо было пройти его быстрее, и, уж во всяком случае, не отвлекаться. А я своими отстранениями, отступлениями, возвращениями создала непроходимый лабиринт, в котором потерялась сама и запутала тебя. И при этом затянула весь процесс при твоей аллергии к захватническим движениям. И еще ты замечал то, чего я совсем не учитывала, — вместо себя я при встречах подсовывала тебе пустоту. Из всего этого уже нельзя было выбраться иначе, как выйдя совсем. Что ты и попытался сделать. Лабиринт так прочно обвил нас своими ответвлениями и обложил тупиками, что для освобождения тебе пришлось применить взрывную силу. Но ее ударной волной нас самих разбросало в разные стороны. Сотрясение произошло в минуту, когда я снова находилась в тебе, в одном из отделений, но не в привычном, а новом. Это был явный прогресс. Я уже и с ним начала свыкаться. Я как раз заканчивала натягивать бельевую веревку. Один ее конец я уже прикрепила к твоим лыжам, стоящим в углу, а другой — как раз завязывала узлом на моем торшере — я видела его раньше, когда мы гостили у родственников с ночевкой в другом городе. Он стоял в изголовье доставшейся мне кровати — с белоснежным абажуром, в разводах из мелких салатовых цветочков. Я была маленькая и подумала, что очень шикарно было бы иметь такой. Читать под ним вечерами в постели должно быть очень уютно. Мои родители не разделяли моих вкусов. Впрочем, когда у меня появилась своя квартира, я тоже не удосужилась купить такой. По-моему, твои лыжи были того же происхождения. Ну что мне стоило не зацикливаться на этой комнате и быстрее перейти к остальным. Может, тогда ничего бы не произошло. Тем более что с содержимым одних комнат я была весьма приблизительно знакома, о других же только догадывалась. А оставшиеся отпугивали своей мрачностью. Да и добраться к ним было не так-то легко. Иногда я обнаруживала себя поднимающейся или спускающейся по лестнице, которая становилась чем дальше, тем круче. И я с тоской уже предвидела финал — вот он, обвал, через который приходилось перелезать, стараясь не смотреть внутрь, в темноту, пачкая и разрывая одежду, обдирая в кровь руки и рискуя обломать кости. Если же мне удавалось сесть в лифт, и тогда ничего утешительного не предвещалось — он с такой скоростью проезжал мимо нужного этажа, что я уже готовилась расплющиться об крышу или шмякнуться в подвал. Но всегда каким-то чудом выбиралась из него и покорно признавала, что мне надлежит проделать путь через те же лестничные провалы, разве что теперь их расстояние увеличится в несколько раз. Для полной правды надо отметить, что иногда не встречалось почти никаких препятствий, но тогда я так увлекалась восхождением или спуском — а может, меня тянула какая-то сила, — что я непременно проскакивала мимо своей двери. Но когда наконец добиралась до нужного места, начиналось самое тягостное. Это всегда было моей слабой стороной — способность к обживанию почти на нуле. Когда я получила свою однокомнатную квартирку, съехав от родителей, мне понадобилось месяца три-четыре, чтобы уверенно ступать на всю поверхность пола. До этого я пользовалась исключительно двумя тонкими тропинками: одна пролегала от прихожей мимо ванны к кухонному столу, оттуда разветвлялась рогаткой к раковине с газовой плитой и к холодильнику, а вторая вела в комнате к дивану и, слабо протоптанная, загибалась к шкафу с одеждой. Пока я не поместила у окна