Я не так уж сильно отвлеклась. Дальше себя я все равно не отходила. А если вдруг? То куда я тогда попаду? Нет, лучше пока так. Когда они все рядом, у меня вроде еще есть границы. Но все они вместе — это еще не одно тело. Теперь не так легко будет прийти в себя, как раньше, — если бы автобус тряхнуло или ногу отсидела. Сейчас не получится. Они хоть и одно целое, но каждый сам по себе. Кто они? Еще недавно это было ясно. И теперь многих мне не так трудно узнать, но они как-то сливаются. А потом выделяются. И меняют форму. Как мне вспомнить их первоначальный облик? Я уже не помню, что было вначале. Когда я вспоминаю себя, все не так кружится, как сейчас. Вспоминай дальше, а там посмотрим. Только надо выбрать какой-то ориентир, чтобы вернуться к ним и уйти вместе с ними. Или держать их всех в поле зрения, вернее будет. Нет, тогда я по ним расползаюсь. Как они быстро меняют форму, когда перестаешь думать, как они выглядят на самом деле. То они сделаны из разных масс, разных, но не бесконечных, не меняющихся в своих пределах. Можно разделить на подгруппы: одни явно шоколадные, другие из мармелада, посыпанные дешевым крупным сахаром, бывают еще из сыра. Или тряпичные. Особенно вот эта. Почему я раньше не видела? Она же тряпичная кукла, и, если ее раздеть, у нее на ногах и животе будут поперечные затяжки от плохо сшитой материи. И ножки будут болтаться. Если опустить на пол, они просто подогнутся и она беззвучно шмякнется. А шоколадные на вкус тоже шоколадные? Я знаю вдруг, что я каким-то образом могу это проверить. Кого выбрать? А вдруг я им поврежу. Попробую руку, она и отломится? или утончится? Лучше не надо. Опять они поменяли форму. Растекаются. Руки удлиняются. Теперь это уже не руки. Раньше были хоть мармеладные, но руки. Во что они превращаются? Не хочу смотреть. Вот так лучше. Если не обращать на них пристального внимания, они вновь собираются в привычные для людей формы. Примерно как они привыкли себя видеть. Вот теперь они почти такие. Только бесплотные. Они все из игры света и тени. Вот, один затвердел. Теперь отвлекись, а то как-то подозрительно сгущается, как бы не стал из камня. Но как же мне быть? Может, забраться в кого-то одного, и потом вместе с ним выйти отсюда? Нельзя этого делать! Но я на время! Чтоб не потеряться. Вот в него. Можно попробовать через нос. Он сейчас не туда дышит. Дождись, когда вдохнет. Вот, еще дырочки. Как их много. А, это такие норки. Что в них находится? Кто их вырыл? Странная местность. И растительность необычная. Но так ничего. Я так устала. Нужно пока выбрать одну норку и в ней устроиться. Отдохнуть хочу. Но из чего все сделано? Из желтого желе, и кругом растут рыжеватые металлические столбы… как будто уже тронутые ржавчиной… Но это не важно. Где бы только уснуть. Поспать немного. Вот хоть здесь. Какая разница. Да, но чем я буду спать? Спать нечем. Это я помню. Куда же меня занесло? Фу, теперь я снова здесь. Слава Богу. В какой я странный мир попала. И каким чудом выбралась, совсем не помню обратной дороги. И как туда пришла тоже. Но обратно я точно не шла. А что же? Ну, просто оказалась на месте. Ничего не понимаю. Надо вспомнить, куда я направлялась. А где я сейчас? Может, мне все это снится? Нет, все в порядке. Мы едем в автобусе. Это я знаю. И что дальше было, то есть раньше, я тоже помню. А что было в промежутке?
Может, я хотела отсюда убежать и куда-то попала? Какая-то сонливость ужасная. Трудно собраться с мыслями. Немудрено, уже сколько времени я не спала, совсем. Может, заснуть? Поспать немного. Потом можно будет дальше соображать. Нельзя. Ты потеряешься во сне и уже не найдешь себя. Про них уже и не говорю. Лучше старайся ничего не забывать. Все время думай о том, что было секунду назад. Это будет твоей дорогой назад. Каждая секунда, которую ты заметила, — кирпичик. Если поленишься или забудешь, образуется провал. Ты не сможешь вернуться и потеряешь связь. И никто не сможет подсказать дорогу. Потому что сейчас остались только такие дороги. Про которые знаешь только ты сама. И прокладываешь тоже сама. И все делаешь сама. Чего не сделаешь — того нет. Но и тогда, там, тоже так было. Было и другое тоже — например, дорога до школы — другие ее прокладывали, не я, и все равно можно было ею пользоваться — здесь ничем чужим не попользуешься. Но там тоже было много вещей, которые сам должен сделать. Вот, допустим, хотя бы с этой волшебницей, которую я только что вспоминала… — вспомнила! — я думала о ней, а потом хотела за кого-то зацепиться, а потом пыталась войти вот в него, и, видимо, мне не удалось, я заблудилась в его лице, то есть на лице. Так что это был не другой мир, а наш, обычный, только рассматривала я его с необычных позиций. Нельзя сказать, что я никогда так близко не рассматривала чужое лицо, — очень даже нередко это происходило, но никогда я не забывала о своих собственных размерах, то есть, как только начинала забывать, тут же вспоминала, и поэтому невозможно было потеряться в лице другого… А и тогда можно было бы потеряться где угодно, выручало только воспоминание о своих габаритах, то есть их отношении к чему-то. Возможно, если тогда можно было внушать себе, что ты больше, чем лес, и поверить, то и ни в каком лесу не потерялся бы. Но тогда можно было завраться и забыть о всех реальных соотношениях, и не успеть сказать себе, что ты больше чего-то, и раствориться в этом, или что ты меньше чего-то, и не смочь войти туда. Но тогда почему мы называем их реальными соотношениями? То есть кто первый их так назвал, то есть так решил? Или так соизмерил? Адам, что ли? Заодно, называя животных, определил, что больше, что меньше, где право-лево, что можно-нельзя. Потому что навряд ли Бог. То есть Бог, конечно, первый решал, что можно и нельзя, но потом Адам и все остальные, не говоря о Еве, внесли свои истолкования, дополнения и даже изменения. Для справедливости надо отметить, что им для этого был оставлен простор, и если взглянуть, то — необъятный. Просто у Бога гораздо больше фантазии. И совсем нет страха. Наверное, если кто-нибудь из потомков Адама хоть немного позволит себе, пусть даже в незначительной степени, воспринять Его без подпорок, не боясь последствий, первое, что он поймет, — Тот не имел в виду понятие «нельзя» ни в каких случаях. Или если имел, то это совсем не в том смысле, который мы воспринимаем. И вообще как это люди различают слова? Они так похожи друг на друга. Я ведь тоже когда-то их различала. Теперь в это трудно поверить. А как же я сейчас думаю? Разве не словами? А разве я сейчас думаю? Конечно. Не только думаешь, но и вспоминаешь что-то. Вспоминать гораздо легче, чем думать. Когда думаешь, то нужно прокладывать дорогу, чтобы мысль стала твоей, иначе она пройдет сквозь тебя, а когда вспоминаешь, то просто возвращаешься по уже готовой дороге. Кирпичиками для мыслей служат слова, а для воспоминаний — действия. Или чувства. Хотя если не было действий, то почти нечего вспоминать. Чувства запоминаешь, если из-за них совершил какие-то действия или если их хотя бы называл сам себе. Но это там, в жизни. Теперь я вижу все и могу вертеть по-всякому и названное, и неназванное. Теперь-то понятно, что ничего и не нужно называть, чтобы это было, потому что даже наши чувства — вне нас. Название помогает их запомнить, но только в том мире, потому что в этом все вспоминаешь и без названий. Там названия иногда мешают, потому что если начинаешь вдруг испытывать то, чего раньше не испытывал сам и твое ближайшее окружение, и не читал об этом, то можешь и неправильно назвать, например, ненависть — любовью или радость — горем. Тогда все уже зависит от того, кто сильнее: ты или это чувство. Если чувство, рано или поздно поймешь, что заблуждался в определении, если ты, то чувство не изменится, а просто отойдет, чтобы уступить место другому, вызванному твоими представлениями. Короче говоря, если ты хочешь испытывать к кому-то не любовь, а наоборот, то ты своего добьешься, единственное, что ты не в силах будешь изменить, — тот факт, что вначале была любовь, если она действительно была. Ты можешь это только искренне отрицать, даже перед самим собой, но потом, когда-нибудь, как я, например, сейчас, ты вдруг увидишь, как на картине, просто, как все было. Это будет возможно, когда исчезнут все чувства, которые ты раньше испытывал, — они тоже, оказывается, ревнивы и заслоняют друг друга. Если их все не прогнать, если оставить хоть одно, все остальные будут стремиться на его место, вытесняя и дерясь, как самцы за право участи