Это одно из моих любимых воспоминаний, я часто его просматриваю. Я иду через оживленную площадь, кругом крики, машины, дети, приезжие, цыгане, воробьи, и вдруг нечаянно вижу тебя и узнаю. Ты потом говорил, что следил в это время за передвижениями разорванного пластикового пакета, погоняемого ветром, пока тот не заземлился прямо у моих ног. Тогда ты поднял глаза и тоже узнал. На моей пленке это не записалось, я прокручиваю ее дальше. Незаметно все посторонние звуки и изображения исчезают, ты начинаешь приближаться, вначале маленькая фигура в отдалении, затем вдруг глаза крупным планом — неумелая работа оператора, — снова фигура полностью, камера медленно наезжает, опять глаза на весь снимок. Стоп. Перемотка, еще раз. Снова глаза и наложение кадров, за ними — ты целиком, со всеми подробностями. Приятно смотреть, никакая неопытность не смогла испортить, потому что мы сами тогда не сфальшивили. Ты тоже так почувствовал. Не случайно это была единственная совместная история, которую ты мне не раз пересказывал, неизменно прибавляя: «У тебя тогда юбка развевалась на ветру». Я-то прекрасно помню, что была в брюках. Первые несколько раз я пыталась тебя поправить, ты отвечал: не может быть, но не важно, — и в следующем воспоминании юбка снова фигурировала в качестве одного из основных моментов. Я решила не обращать внимания, и правда, не важно, но, как-то прокручивая пленку — я стою, ты медленно приближаешься во внезапной тишине — если не считать музыкального сопровождения, на втором плане — неясный фон, даже собаки размазались, создав вместе с асфальтом и прохожими зыбкую декорацию, — я одеревенело разворачиваюсь на твой голос, и юбка то плотно прилипает от ветра, то пышно раздувается. Но не важно.
Главное, что потом нам почти никогда больше не удавалось соответствовать. Я потом никому не решалась рассказать о том, как мы познакомились, и, если меня спрашивали об этом, я в панике начинала придумывать историю, всегда новую — забывала, что говорила в предыдущий раз. Это и понятно — правде бы никто не поверил. В лучшем случае меня бы подняли на смех. Хотя что тут такого, если подумать. Когда ты не отклоняешься от долженствующего, внешне это выглядит как чудо. Позже ты повторял, что подошел только потому, что ветер указал тебе на меня. Не то чтобы я покупалась на подобные заявления, но видно было, что ты не сознаешь всей романтичности этой фразы, иначе не произнес бы ее вслух. Скорее ты делал упор на мистическую ее сторону… Да и я оказалась там в тот миг потому, что шла не думая, куда ноги приведут, что тоже очень редко бывает со мной. Нас обоих туда привело, и мы допустили остальное. А после редко удавалось приблизиться к абсолюту. Наверное, мы сопротивлялись, сами того не ведая.
Казалось, уж мы ли не были осторожны? Ты, во всяком случае. Я-то поначалу лезла напролом, не желая расставаться. Ты проявил мудрость не по годам, не допуская излишеств. Глядя на тебя, я стала осторожней. Перестала поддаваться желаниям, высчитывала последовательность каждого телефонного звонка, продолжительность каждой встречи. Увлекшись, постепенно перешла на все более жесткий самоконтроль. Я следила за каждым своим жестом, словом, улыбкой, инквизиторски выверяла впечатление, производимое на тебя. В своем усердии я незаметно для нас переместилась в тебя, продолжая отдавать необходимые распоряжения оставленной оболочке. Даже расставаясь, я тебя не покидала. Когда по моим подсчетам наступало время расставания, я отправляла погулять ходящую куклу — мечта моего детства, — вложив ей в опустевшую голову самовоспроизводящуюся запись примерно следующего содержания: «При переходе улицы посмотри сначала налево, потом направо, переходи на зеленый свет, не забудь поесть, повторяю: не забудь поесть, для этого ты должна зайти в магазин, нет, для похода в гости ты невменяема, магазин рядом с домом, дорогу ты знаешь, деньги во внутреннем кармане пальто, можешь взять такси, если не в состоянии войти в метро, не забудь выспаться. Лучше в магазин, если поехала на такси, на кафе не хватит денег, повторяю, при переходе улицы…» Сама же оставалась в тебе, следя за развитием событий внутри и снаружи, чтобы вычислить оптимальное время для ее возвращения и подсказать ей дальнейший ход действий. Странно, что никогда раньше об этом не задумывалась, и только сейчас стала видеть, что тогда происходило. Что там она делала, когда уходила от тебя, я совершенно не помню, меня тогда с ней не было. С кем она встречалась, где проводила время, чем занималась — целый год жизни выпал — вне тебя ее не было. Подозреваю, что она праздно шаталась по окружности от твоего дома, если я забывала дать ей конкретное поручение. Зато я прекрасно помню все твои мысли по ее поводу или имеющие отношение к ней. Я их не внушала себе, нет, помню, мы подумали: какое у нее неприятно широкое лицо вблизи, — и я, отделившись, прошипела: «Быстро отодвинься на полметра!» и, вернувшись в тебя, застала над абстрактными размышлениями о твоей математике. На время отвлекшись, я предалась своей обиде — я про твое лицо никогда не думала так отстраненно — и упустила довольно длительный промежуток. Так что пришлось определять по наитию, с какого места продолжать — того, где я тебя оставила, или ты успел продвинуться в новых мыслях обо мне. Весь этот бред в редкие минуты заглядывания внутрь себя я оправдывала своими неземными чувствами и успокаивалась. На деле же это был страх — раз ты счел, что нельзя злоупотреблять, значит, была опасность. Боязнь лишиться тебя повела меня по ложному пути. Но, как известно, все дороги ведут в Рим, не только ложные, но и мнимые. Не. надо было никуда идти, любовь спокойно пребывала рядом. Но простому смертному не так-то легко поймать жар-птицу, если он не родился дурачком или сыном Бога. Ему придется пройти до конца, сносив семь пар железных сапог, стерев семь железных посохов и перегрызя и переварив семь железных хлебов. Или своими высокими, почти нелюдскими добродетелями снискать расположение доброй феи, чтобы она для преодоления времени-пространства даровала ему ковер-самолет, огнедышащего коня или скороходы. Все равно неминуемо предстоит сразиться насмерть с Драконом, охраняющим вход, или, поспорив на собственную голову, решить три загадки — кто во что горазд. А то и потихоньку скармливать сам знаешь какое мясо кровожадной птице-Рух, чтобы довезла, не выронив на лету. Пока не пойдешь туда, не знаю куда, чтобы добыть то, не знаю что, не поймешь, что оттого и слез с печи, на которой провел сорок со-роков без забот, что оно само пришло к тебе и разбудило. Не знаю, чем я в детстве слушала сказки, если тогда этого не поняла. Всего-то и надо было — идти, не сворачивая, любым путем, на который вышел.