3
Обед. В средней группе, за яблочным компотом, я заговорила с Вовочкой о любви. Тихо, как обычно, сказала соседу ты моя божья коровка. Вовочка — а мог бы привыкнуть — вдруг насторожился. Остро потянуло закипающим цинком. Поднимаю глаза: в дверях Ольга Александровна, заведующая с голубыми глазками; нравственная. Газосварочно режет воздух молниями. Норма нарушена. Еще одна.
И меня потащили на кухню. Хлорка, пережаренный лук и бескрайние, серого металла столы для разделки, метровые ножи, выправленные тонко, как бритвы моего дедушки-подполковника. Ледяной заоконный свет скачет по лезвиям и озаряет прозекторскую. Будь я Хаим Сутин, в богатой славе второго парижского периода развалившим на багровые разрубы тушу быка, — пала бы в ноги мясникам, восторженно рыдая еще! еще! Но на первой живодерне человеку бывает и не до живописи.
Ольга Александровна когтями прошла мою кожу и все подкожные ткани, сдавила мои плечевые кости, аж заскрипело все, и крикнула повару нести нож острый, самый острый, ибо мне сейчас подрежут язык, чтоб не болтала за компотом. Я сопротивлялась и вырывалась, поскольку за обедом не досказала Вовочке про любовь, но заведующая последовательно вонзила когти в губчатый красный костный мозг плечевой кости, миновав и костную ткань, и законы природы, и тут моя память услужливо выключилась. Я не знала, что на все есть термины, и все проходит; еще долго я не знала ни термина, ни Термина, бога языческих границ, но язык мой уже попал в переплет, и урок кровавой терминалии, с потрясающим планом горохово-цинково-хлораминового жертвоприношения, был античен по своей базовости. Ave, Caesar!
От неподготовленной смерти правое полушарие жертвы спешно замерзло и ледяным снежком вылетело в окно. Я навек утратила способность фантазировать. Сейчас оно и ни к чему, наступило будущее, полное прав взрослого человека, а в средней группе моего садика еще не знали о новых девайсах для морга. Рождественские распродажи «Anatomage Table»! Прелестный симуляционный стол. Кто понимает. И финорганам донесите, что есть на свете предмет роскоши, на который следует обратить внимание с точки зрения налогообложения наряду с брильянтовыми вертолетами: стол интерактивный для детского анатомического театра и тачскрин во всю длину воображаемого трупа. Не знаю, можно ли запрограммировать внешность анатомируемого объекта под тещу или алкаша с шестого этажа, но мысль богатая. Дорого. Соотношение цена-качество превосходное.
4
Вытащить из памяти кухонный нож не удалось, и я начала стрелять. В северокавказском городе, куда меня возили на каникулы, на каждом углу стоял тир. Жестяные зверюшки, валившиеся на бок с пустым консервным звяком, бодро восставали по единому дёргу шнурка. Они надоели мне за неделю. Я перешла к мишеням и пистолетам. Через месяц во всех тирах городка на доске «Наши отличники» начертали мою фамилию. Не скрывала. Стреляла под своей, хотя никаких шансов не было: Ольга Александровна жила в Воронеже, ничто не вело ее на Кавказ. Вовочку смыло время, память съела его. Слава Богу, тиров нальчикских было несчетно, и я выбила из души все. Убрала за собой. К девяти годам я стреляла уже без малейшей задней мысли: Ольге Александровне бешено повезло. Я вышибла ее. Повезло, что вышибла в тире Нальчика, на непреодолимом расстоянии от Воронежа. Я убрала не только мусор гнева за собой, но цинковый стол — за нею, в изумительный день моего прозрения выступивший в роли кухонно-цензурного. Говорить уже не рвусь, писать — да, еще случается, ведь не пишешь — беременность костью застревает в раззявленных родовых путях горла, и грязные буквы множатся, как пробки, расселяются по гландам, болят и воняют.
Пишешь — похмелье, будто вечеринка во сне: тут лег трезвый, там пьешь по-тихому, но просыпаешься с ядом в пломбах, а зубов уже нет, источены, только яд, холодный, блестящий, мертвая ртуть.
Не сочинять и маяться бесплодием, выпивая литр ежедневной водки, биохимически выгоднее, здоровее, чем сочинять и маяться плодовитостью. Она замешана в слоеное тесто надежды, лежит распутно, словно заварной крем в мокром торте наполеон, и при надкусывании готовно выдавливается по краям, гадостно.
Не зачинать — пустой разговор. Вроде вырезали все, а зигота беспардонная сама берется невесть откуда и кривляется, и пухнет, приговаривая непорочная, непорочная, и разносит ее, как бабу, в толстенный текст, а ты качай, тетешкай, пой. Что-то генетическое. Программа вакуума. Возможно, Бог. Да, это возможно.