Минувшей весной банальный квартальный прогноз погоды распускался роскошным смысловым букетом будущее-как-таковое. Позвольте мне изъясняться пышно до маловкусицы. Говорить о 2020 годе без патетики у меня пока не получается. Чтобы вам не мучиться, дочитывая до точки, я сразу скажу: время роскоши, восторга, завершения дел, отложенных на потом, и важнейших навыков, полученных из воздуха. Я поступила в университет, где учат тому, о чем я пишу роман, потому что все былое, о чем писал прозаик Е. В. Черникова полвека, более не имеет актуальности для данного прозаика. В Голливуде говорят: несите фэнтези, оно все моднеет, но я не хочу трясти пространство, выдумывая миры: еще в прошлом веке я перекопала Папюса и Шюре, а что нам делать в Голливуде после Папюса! Не говоря уж о Шюре. Кроме того, эзотерню экзотерического уровня давно заключил в трубу писатель П. Пусть уж допашет свою ниву. Когда писатель не умеет описывать любовь и смерть, ему никак без эзотерни, никак. Нарочно ставлю ударения, чтобы читатель не задумывался. Не надо.
Сами видите: смелость в мыслях до разнузданности. Объясняется отсечением социума и выходом из болезненной зависимости от взятых на себя обязательств. Одно из них — мой литературный клуб в книжном доме «Библио-глобус». Все мероприятия в мире остановились, и Москва примкнула к шоу, а то вдруг ВОЗ-и-ныне-там осудит. И я осталась без ежемесячного самоистязания. В чем мука? Публика полюбила мой клуб и ходит, любит уникальную ласку, свет и атмосферу. Мало кто понимает, зачем мне мое шоу. Простецы думают, что я работник магазина. Усложненные простецы думают, что я пиарюсь. Ни одна душа не верит, что я всего-навсего люблю микрофон. Это мой крик о разводе с одной из прошлых профессий: я пятнадцать лет говорила в прямом радиоэфире не останавливаясь. После простора бесконечных автоизлучений любой человек болен, как опытный космонавт, однажды узнавший, что в космос ему больше нельзя. Видимо, детские травмы психические. Потому и на радио, видимо, провела столько лет, что хотелось докричаться до социума и до собственного детства и основных персон, а докричаться было трудновато, ибо многих давно снесли на погост, остались туманные шлейфы.
Согласно литературоведческим стереотипам, сквозь дырчатые шлейфы детства прорастают прекрасные писатели, в том числе великие. Счастья не будет (счастливые люди романов не пишут), но премию дадут: главное — ковыряй детсадовские корки на коленках, растравляй, пусть алеют сущностные капли сквозь метафизическую зеленку. А если тебе ни гланд в синей прозекторской не резали, ни тебе хамского аборта, ни училки-садистки, ну ничего тебе не перепало из обязательного репертуара гневной либертарианской грусти совкового разлива, тайного ужаса и неясной воли к свободе, а печататься хочется, — то всегда можно попроситься на прием к Ивану Васильевичу. Если твое детство — как все мое — было в дивных мелодиях, натуральных шелках и черной икре ложками, можно поискать в государственной голове. Как орангутан у своего щенка, так любой российский писатель с удобствами может расположиться в истории Российской империи, благо отсюда не видно, не четвертуют, и повычесывать несимпатичных блошек. Это удобно и уж поэффективнее голливудского фэнтези, поскольку фэнтези уже реализовалось — ИИ пришел, — а русскую историю мы еще не досмотрели: в 2020 она опять выскользнула из рук и пошла себе куда-то, будто бессмысленная и беспощадная, а главное — уже совсем неприменимая. Протокол обвинения потрескался и рассыпался, ибо в пандемии не виновата ни Куликовская битва, ни Петр, ни Екатерина, ни даже Ленин со Сталиным. Ось зла покосилась. На Луне открыли пыль, и жить там пока нельзя. Реголит.
Занятно же: после пандемии может выйти литературосокрушительный конфуз. Если тебя перестает волновать все, что за воротами дома, то тебе уже незачем ковырять детские коленки. Не перед кем. Ты наедине с собой. Ты учишься любить себя. Берешь свое детское фото и с умилением гладишь себя по головенке с волосенками, присюсюкивая любовную чушь. На социум не полагаешься, ибо способы предъявления себя изменились. Даже книги писать странно: прошлое прошло основательно так, будто мы на Марсе. А кто его знает, нужны ли марсианам уроки прошлого. Думаю, не очень. Условия другие. Причин гордиться участием прапрапрадедушки в освоении Сибири — ни одной. Наше ближайшее будущее — личные воспоминания о прекрасном прошлом. Рассосется, не волнуйтесь. Чтобы с утра до вечера жить живую жизнь, нужны некие силы, не связанные с мечтой завтра увижу N. Завтра не увидишь, послезавтра не увидишь, а если увидишь, то нет гарантии, что через неделю данный опыт можно будет повторить, а если нет опоры на вожделенный опыт близкого будущего, то делай гимнастику, береги трицепсы от атрофии. Время уж и не линейно, и не спирально.