Но Рэтчет всё равно остался недоволен. Поднявшись на ноги, он шаткой походкой направился к телу уродца и, подойдя в упор, вновь выстрелил в него.
В этот момент, свершив наконец своё правосудие, каким он сам же его себе представлял, он вдруг услышал какой-то странный звук позади себя, у лестницы, что вела со второго этажа на этот, офисный. Обернувшись на звук, детективу показалось, что он увидел ещё одну фигуру — совершенно неопределимую и стоявшую прямо в высоких языках пламени, что облизывали её чёрный силуэт со всех сторон. Картинка показалась сыщику поистине инфернальной, но он не стал раздумывать над её смыслами и сразу же направил пистолет на эту тень, выпустив в неё последние две пули. Тень исчезла, оставив детектива недоумевать.
Но не на долго.
Он прекрасно понимал, что это его конец.
И его устраивал исход.
Конечно, он не смог разглядеть лица того, кто лежал у его ног, ведь большую его часть сам снёс выстрелом, однако и оставшейся части с этой уродливой бородкой в сочетании с телосложением было достаточно, чтобы убедиться: он пристрелил именно парфюмера, Эшли Ланкастера. Того самого убийцу, которого они с Чарли пытались найти вот уже пятнадцать лет. Того, кто убил милашку Кэт, и загубил множество других жизней. Всего этого Джеку было достаточно, чтобы уйти спокойно.
Конечно, полного смирения в нём не было, ведь он многое не закончил. Переживал за Сэма, мечтал надрать уши Рикки и вновь поругаться с Шэкли, вечно требовавшим арендную плату и угрожавшим сменить замки… мечтал вновь оказаться с Джудит… Но ему хватало и того, что он сумел достичь.
Улыбнувшись этой мысли, Джек направился к окнам, надеясь на последок взглянуть на небо. Сам не представлял, зачем ему это, но вдруг захотелось, просто и искренне. А как отказать себе в чём-то подобном, да в такой момент? В последний момент в собственной жизни…
Но он не смог дойти.
Упал, сделав всего пару шагов.
Глава 30
Пожарные, поднявшиеся по лестницам сразу на третий этаж здания — из окна которого к их ногам прилетел пистолет, единственная причина лезть в здание вопреки предписаниям и инструкциям — нашли Джека без какого бы то ни было труда. Сложность составило лишь вытащить его бездыханное тело по истлевшим, изъеденным пламенем половицам и не провалиться вместе с ним в ад, царивший на нижних этажах. Стоило им выйти, как перекрытия в здании начали рушиться, погребая под собой всё, что случилось в этом здании.
Медики, которые к тому моменту тоже подъехали к пылавшему зданию, сразу принялись оказывать ему первую помощь, однако им долго не удавалось привести детектива в чувства, словно тот смирился со своей судьбой и уже готов был умереть, совершенно перестав бороться. Вот только медики не перестали. И боролись за его жизнь до победного, прекратив лишь тогда, когда детектив зашёлся тяжёлым, хриплым кашлем.
Тем не менее, сознание Рэтчета ещё долго было столь замутнённым, что он не смог вспомнить ничего из тех процедур, что с ним проводили — ни как у него из рук пытались вырвать намертво зажатый в пальцах револьвер, ни как с него срезали остатки обугленной одежды и без наркоза выдирали из его обгоревших ног оплавленные частички тканей и расплавившиеся пуговицы, ни как он пытался подраться с реаниматологом, ни как он вообще оказался в палате после всего этого.
Ясное сознание вернулось к нему только там, в больничной палате. Относительно ясное. Придя в себя, он увидел незнакомы потолок, обитый странными на вид панелями — словно бы пористыми, с перемежающимися крупными и мелкими круглыми отверстиями на них, чередовавшимся, казалось, совершенно бессистемно, но при том и создававшими причудливые узоры из квадратов.
Полюбовавшись ими какое-то время и насладившись разливавшейся по больничным коридорам мелодией, звучавшей откуда-то издалека — не то из далёкого радиоприёмника, не то из далёкой юности Рэтчета — мягкими переливами «Вэст Энд Блюз» пятёрки Сатчмо, Джек поймал себя на том, что все эти фигуры начали расплываться радужными, яркими кругами, а боли в теле и вовсе никакой нет. «Странноватый рай, но меня устроит» – усмехнулся он собственной мысли, проваливаясь в сон.
Ему и в голову не пришло, что он выбрался из той заварушки, и уж тем более живым.
Это осознание посетило его несколько позже, когда он проснулся спустя несколько часов. Эффект от обезболивающих как раз ослаб, а с ним исчезли и яркие вспышки на потолке… и пришла боль. Когда он готов был завыть от яростной боли в обеих обожженных ногах и левой руке, от мелких ожогов на правой руке, спине и груди, обожженной шее и животе, а лёгкие его вновь показались ему наполненными до краёв сажей — вот тогда он понял, что он действительно выжил. И невольно захотел всё-таки умереть. Но не сильно, лишь самую малость, на мгновение слабости.