Наверное, я и вправду сошла с ума, если все это затеяла, размышляет она. Я и вправду сошла с ума, если скрываю свое состояние. Но он не оставил мне выбора. Только ты, Гвенди, сказал он. Мне больше не к кому обратиться. И я согласилась. На самом деле мне даже понравилась эта идея. Вот только…
– Только тогда у меня было все хорошо с головой, – шепчет Гвенди. – По крайней мере, мне так казалось. Господи, помоги мне со всем этим справиться.
Здесь, на верхнем пределе, после того, что она видела с высоты – Землю, такую хрупкую и красивую в черной пустоте, – легко поверить, что некий Бог все-таки существует.
13
– Что… – начала Гвенди, сама толком не зная, что скажет дальше: Что вы здесь делаете? или Что с вами? Но Фаррис не дал ей договорить.
Он приложил палец к губам, шепнул: «Тсс!» – и поднял взгляд к потолку.
– Не разбуди мужа. Пойдем на улицу.
Он с трудом поднялся из-за стола, покачнулся, и Гвенди испугалась, что он сейчас упадет. Но он все-таки устоял на ногах и тяжело задышал. Его сухие, потрескавшиеся губы – какая-то экзема? – слегка приоткрылись, обнажив желтоватые зубы. Нескольких зубов не хватало.
– Под столом. Возьми с собой. Быстрее. Времени мало.
Под столом лежала холщовая сумка. Гвенди сразу ее узнала, хотя в последний раз видела эту сумку, когда ей самой было двенадцать. Сорок пять лет назад. Она наклонилась и подняла сумку за веревочную завязку. Неуверенной, шаткой походкой Фаррис направился к двери на заднее крыльцо. У двери стояла трость, прислоненная к стене. Можно было бы ожидать, что у такого невероятного существа – словно вышедшего прямиком из волшебной сказки – будет роскошная трость, возможно, с серебряным набалдашником в виде волчьей головы. Но это была самая обыкновенная трость с закругленной ручкой и истертым резиновым наконечником. Фаррис оперся на нее, потянулся к дверной ручке и снова чуть не упал. Черный пиджак, черные джинсы, белая рубашка: когда-то этот наряд сидел как влитой, придавая ему этакую небрежную элегантность, а теперь болтался на нем, как обноски на огородном пугале.
Гвенди взяла его под руку (такую худую под рукавом пиджака!) и сама открыла дверь. Эта дверь, как и все остальные в доме, была заперта, когда они с Райаном уходили – не забыв включить охранную сигнализацию, – но сейчас замок открылся сразу, а на индикаторной панели не горел ни один огонек, даже в окошке для сообщений не было надписи «РЕЖИМ ОЖИДАНИЯ».
Они вышли на заднее крыльцо, откуда еще не убрали плетеную летнюю мебель, хотя уже близились холода. Ричард Фаррис попытался сесть в кресло, но ноги не слушались, и он скорее упал на сиденье, издав тихий болезненный стон, когда его пятая точка соприкоснулась с подушкой. Он судорожно вдохнул, подавил приступ кашля, прикрыв рот рукавом (в пятнах засохшей мокроты после многочисленных приступов) и посмотрел на Гвенди. Его глаза были такими же, как и прежде. Глаза и еле заметная улыбка.
– Нам надо поговорить.
В их самую первую встречу он сказал по-другому. Тогда он сказал: Эй, девочка. Иди сюда. Есть разговор. Гвенди подумала, что надо поговорить – это уже другой уровень по сравнению с есть разговор.
Гвенди закрыла дверь, уселась на подвесные качели, положила холщовую сумку себе под ноги и задала те вопросы, которые не успела задать на кухне, когда Фаррис ей напомнил, что наверху спит ее муж.
– Что с вами случилось? Зачем вы пришли?
Он сумел улыбнуться.
– Узнаю нашу Гвенди. Прямиком к сути дела. Что случилось со мной – это не важно. Я пришел потому, что, как сказал бы тот мудрый зеленый Йода, «возмущения в равновесии Силы чувствую я». Боюсь, мне придется тебя попросить…
Он закашлялся и не сумел договорить. От кашля все его исхудавшее тело вздрагивало и тряслось, и Гвенди снова подумала, что он похож на огородное пугало. Теперь – на пугало, которое треплют осенние ветра.
Она приподнялась над сиденьем качелей.
– Я принесу вам воды…
– Нет, не надо.
Он справился с кашлем. После такого сильного приступа его щеки должны были гореть огнем, но его лицо оставалось мертвенно-бледным. Под глазами темнели черные круги.
Фаррис пошарил в кармане пиджака и достал пузырек с таблетками. Но снова закашлялся, и пузырек выпал из его слабых пальцев. Покатился по полу и остановился у холщовой сумки под ногами Гвенди. Она наклонилась и подняла пузырек. Обычный аптечный флакончик темно-коричневого стекла, но со странной надписью на этикетке. Вереница каких-то значков вроде рун, от которых у Гвенди почему-то кружилась голова. Она крепко зажмурилась, открыла глаза и увидела слово «ДИНУТИЯ», которое ничего для нее не значило. Она моргнула, и на этикетке вновь появились кружащие голову руны.