Замолчали ночные птицы.
- Хотите поклониться старому богу? Ну, падайте тогда на колени. — Он засмеялся. — Эй ты, бог! Что-то ты сегодня не в настроении, да?
Храм ничего не ответил. Потому что старые камни не умеют разговаривать.
Огненные шары, парящие вокруг них, ярко освещали рощу мёртвых вечноосенних деревьев. К храму не вело ни одной дороги, и ноги солдат по щиколотку утопали в опавших листьях, хоть вокруг плескались лужи талого снега.
Теро обернулся на тех, кто пришёл поглазеть на небывалое зрелище — горожане испуганно отступали от рощи, жались в стороне. Но они пришли. Пришли!
- Ха, я понял, зачем вам была нужна императрица. Вы без неё шагу не ступите.
- Ты не слишком ли разошёлся? — Сайоран подступил сзади и взял его за локоть. Голос мага хаоса, как всегда, вкрадчивый, раздражал Теро чуть ли не больше, чем Храм, чёрным волдырём торчащий посреди столицы.
- В самый раз.
Он зашагал по жухлым листьям вперёд, к высоким ступеням из тёмного камня. Входа в храм всё так же не было. Каменные плиты срослись, не оставив даже щели, даже трещины в облизанных ветром стенах.
Теро воткнул меч прямо в листья у самого подножия ступеней, и ему послышалось, как Храм вздохнул, а может, это ветер завыл в высоких колоннадах и скульптурах, вырубленных прямо в камне, под крышей. Ему всегда было любопытно, что же изображают эти скульптуры, только взгляда не хватало, чтобы различить их черты в полумраке сводов и так высоко.
Лорд консул скинул плащ: прохладной ночью, когда ещё не подняли бутоны к небу ночные лилии, ему вдруг стало жарко.
- Я помогу. — Он закатал рукава рубашки по локти и шагнул назад. Храм как будто навис над ним тёмной громадой, закрыв собой даже тонкий месяц в небе.
Снова тихий шёпот и единый мощный порыв ветра — дрогнули огненные шары. Храм застонал, гулко, долго. Хлопок — ветер магии столкнулся с чёрными стенами. На одно мгновение в мире исчезли все звуки, растворились все краски. Осталось только чёрное — храм, — осталось только серое — небо за каменной громадой.
У Теро онемели пальцы. В эту секунду ему стало страшно, единственный раз страшно, потому что настоящий страх не нуждается в причинах, он рождается в сером небе и сыплется на землю нескончаемым дождём из белых искр.
Он моргнул: и правда, сыпались искры — остатки шаров белого пламени.
И вдруг от меча, воткнутого в землю, к храму побежал белый луч. Он скользнул по ступеням, пополз вверх. На его пути крошился камень. Теро отступил на шаг, подчиняясь копошащемуся внутри страху, и только тут понял, что до сих пор сдерживал дыхание.
Храм рушился. Камни беззвучно падали, проваливалась крыша, крошились колонны, и в сером небе над ними всеми прорезались тонкие рожки полумесяца. Тонкие рожки новой жизни. Теро стало зябко от ночного ветра. Он потянулся к плащу, лежащему на ковре из опавших листьев, и тут мир очнулся.
Зашуршали листья под ногами, когда он поднял плащ. Тот был тоже весь в листьях и сырой. В темноте ещё несколько мгновений светились серебром руины храма, но потом погас и этот свет, а от огненных шаров ничего не осталось.
Только тонкий рогатый месяц над Храмом. Точнее, над теми руинами, что раньше были храмом Вселенского Разума. Теро раскинул руки в стороны, ловя осколки хрустального неба, сыплющиеся вниз, и засмеялся. По лицу текли капли крови — осколки царапали кожу.
Новое всегда приходит через боль и кровь.
- Императрица ушла, — сказал он на выдохе. — Теперь вам больше не нужно поклоняться её богу. Теперь мы сами выбираем себе богов.
Мёртвый город больше не горел, только чадил непроглядным дымом. Может, дождь потушил пламя или оно утихло само собой. От вытлевающих изнутри домов пахло копчёным. В темноте Этель не зажигала огненных шаров, она шла почти вслепую и руками иногда касалась обгоревших деревьев и заборов. На пальцах оставались крошки золы.
Она уходила подальше от города живых, чтобы никто из любопытных, сидящих ночью под окнами, не увидел мерцания портала. Бледная, полумёртвая магия всё равно привлечёт внимание, и начнутся слухи.
К демонам. Ей нужно попасть в Морейн и немедленно, потому что ни на секунду в голове не утихает тоскливая песенка горького ветра. Кто бы знал, кто бы только помог понять, был ли её внезапный страх за Эйрин проблеском предвидящей магии или простым ночным кошмаром.
Этель замерла и закрыла глаза. В дымном воздухе все звуки становились тягучими и вязкими, как осенняя грязь. Здесь не пели птицы, и деревья не мели ветвями низкое небо, но в ночном шорохе она различила ещё звуки. Чужие, незнакомые. Кто-то ещё был в мёртвом городе. Кто-то был тут, и не считал нужным скрываться.
Мародёры? Она бы не удивилась. В эти годы Этель достаточно насмотрелась на них. Вслед за празднеством свободы в страну пришла разруха и беззаконие. Те, кто выкрикивал красивые слова, в полной мере ощутили холод ножа, приставленного к горлу в подворотне.
Этель ушла в переулок между домами, прокралась, на ощупь различая каменные стены. Портал сорвался с пальцев так легко, что Этель на секунду простила мир за всё. Дверь в пространстве была бледной и дрожащей, и наверняка бы не продержалась больше пяти секунд, но держать её дольше Этель и не понадобилось. Она шагнула в Морейн, где туманную поволоку пронизывали тонкие лучи белого пламени.
Магия понемногу оставляла бывшую императрицу, она чувствовала. Этель знала, что так будет, когда подписывала отречение. Она отреклась от мира, и вслед за этим мир отрёкся от неё. Зачем ему предатели?
Выход портала попал в лес, чуть подсвеченный огненными шарами с близкой улицы — Этель, как и хотела, оказалась на самой окраине города. Забор с тяжёлыми коваными кружевами отгораживал лес от города. Идти к имению Сайорана ей предстояло долго, но впереди маячила вся ночь, до самого продрогшего рассвета.
- Ну, доброй ночи.
Она почти не удивилась и замерла, прикрыв глаза. Этель успела выйти на хорошо освещённую улицу, прежде чем её окликнули. Слишком знакомый голос для того, чтобы оборачиваться.
- Уходи.
Она сильнее сцепилась в отворот плаща, едва не порвала уже истёртую ткань, и удержалась только из-за здравомыслия — плащ было жаль. Он один, а по ночам очень холодно. Каблуки сапог выбивали дробь по мостовой, и этот звук казался Этель оглушительным, но даже он не мог задушить тихий насмешливый голос.
- Невежливо. Хотя бы сделала вид, что рада видеть меня.
- Я не рада. Проваливай, бабушка.
- Ах, нахалка.
Этель не оглянулась, чтобы увидеть её ещё раз. Мир, как брошенный любовник, выгибался в болевом экстазе и ненавидел императрицу с каждым днём всё больше. Она его бросила! За это любого наказания будет мало. Пусть сходит с ума. Пусть поговорит со своей давно мёртвой прародительницей.
- Идёшь искать свою дочь, а она давно прячется от тебя по самым тёмным подвалам.
Руана, какой помнила её Этель, была высокой и тонкой. Рисовала губы на бледной коже — чёрным, и никогда не собирала волосы в причёску. Она носила открытые платья, обнажающие страшные шрамы на левом плече. Она оборачивалась к собеседнику в анфас и улыбалась только одним краем губ, потому что вся левая часть лица тоже была изуродована.
- Ищешь её, а она просто не хочет выйти тебе навстречу. Потому что ты ей не нужна. Она сама станет императрицей, без тебя.
- Да, я слышала. — Этель сжала зубы. Бабушка последнее время слишком часто стала являться ей.
Этель видела Руану во всей красе только раз или два, на портрете, что висел в одном из подвальных коридоров замка. Его не поднимали в общую галерею, его не сжигали и не убирали прочь от лишних глаз.
Просто женщина с тонкими чертами лица, чужой и не скажет, что императрица. Просто изображение женщины в профиль. Левую часть лица Этель не видела никогда, но она знала, что та изуродована шрамами.
- Хочешь, я расскажу тебе свою историю? Это было бы занимательно. Слушай…
Этель знала, что Руана давно умерла, и кости её не истлели только потому, что лежат в их семейном склепе, где все лежат, как живые, только замурованные в крохотные каменные комнаты. Она знала, что Руану убили, и её нет. Но вкрадчивый голос всё равно преследовал ночами. Сначала — редко, потом всё чаще.