Этель приподняла одну бровь.
- Ну, сначала случайно узнала, — смутилась девушка и отпустила взгляд. — Но вчера специально уже! И я всё поняла: они убивают только тех, кто похож на…
Она замолчала, хрипло выдохнув, и уставилась уже даже не в стол, а в пол у себя под ногами, как будто забыла, во что была обута. Этель ждала, не спуская с неё глаз.
- Они все были темноволосыми и… и симпатичными такими, стройными. Хотите, я покажу след магии моей сестры?
Этель качнула головой слева направо — нет, но собеседница её уже поднялась.
- Нет, я принесу. Сейчас. Тихонько…
Подол её платья коснулся колена Этель и всколыхнул мышиный запах пыли на полу. Девушка скрылась под лестницей — там оказалась ещё одна дверь. Этель осталась ждать, глядя, как матово блестит маленький кристалл на самом краю стола.
Солнце уже встало над Илле в полный рост и сквозь тучи подсветило город бледным осенним сиянием, как будто из-за разорванной шторы. В очередной раз ей стало страшно: вдруг Эйрин уйдёт из Морейна, завершив страшную месть. Тогда Этель будет долго искать её по провинциям. Долго, хоть до конца жизни.
Она привычно отогнала страшную мысль и прислушалась. Быстрые шаги застучали по полу, и в залу снова впорхнула девушка. Теперь в её руках был пожелтевший, сложенный вчетверо лист бумаги. Этель взяла его из протянутой руки — пыльный.
- Посмотрите, — попросила девушка так же хмуро, как уже просила этим утром прочитать историю.
Этель развернула листок и, старательно не глядя на имя убитой, провела ладонью над следом магии. Ей тут же представилась девушка с длинными тёмными волосами, в простом платье и потёртом плаще. Этель увидела тонкий излом её губ и лицо, как будто вычерченное остриём солнечного пера.
Эта мёртвая девушка странным образом напомнила ей Эйрин. Если бы Этель на мгновение забыла, как выглядит её дочь, если бы черты всех девушек мира перемешались бы в её голове, и пришлось выбирать по черте, то Этель создала бы её портрет именно таким, похожим и одновременно абсолютно чужим.
- Видите? Видите? Что? — нетерпеливо спрашивала её недавняя собеседница, едва удерживаясь, чтобы не подёргать за рукав. Этель видела, как она тянется, но отдёргивает руку — боязно.
- Да. — По коже запоздало пробежал холодок, и даже губы как будто замёрзли. Они едва шевелились. — Я всё видела. Забери это и никому больше не показывай.
На длинных цепочках с потолка свисали оранжевые огоньки. Они покачивались в такт сквозняку, и от этого тени прыгали по каменным стенам. Мари пришла и, как обычно, забралась в широкую нишу, прорубленную в стене. Кажется, раньше в этой комнате находилось нечто вроде святилища, но теперь от него остались эти глубокие ниши.
- Чего делаешь? — покачивая свешенной ногой, поинтересовалась девушка.
Прогулка по тёмным улицам её совсем не утомила — напротив, Мари чувствовала прилив сил и азарта, как всегда, когда удавалось сбежать из дома без ведома отца.
Идрис не обернулся. Уже который раз Мари заставала его таким: отвернувшись лицом в угол, фонарщик стоял на коленях и что-то бормотал себе под нос. Молился он там, что ли? Он мог вообще не обращать внимания на гостью, но сегодня встал, обернулся. Мари заметила, как он натягивает на руки перчатки. Замёрз?
- Ничего. — Улыбка Идриса была вымученной, бледной. — А ты?
- А я радуюсь. Знаешь, так приятно, когда есть мечта, а ты к ней идёшь. — Она спустила обе ноги и сидела теперь на самом краешке ниши, словно чтобы быть ближе к собеседнику. — У тебя вот есть мечта?
Немного прихрамывая — или так просто казалось из-за танца теней по стенам — Идрис прошёл в другой угол комнаты, загремел там посудой, зашуршал какими-то мешочками.
- Есть. Но она никогда не сбудется.
Мари было радостно, поэтому ей не хотелось, чтобы грустил и он.
- Как это не сбудется? Давай я тебе помогу.
Фонарщик обернулся, одаривая Мари ещё одной бледной улыбкой. Иногда ей казалось, что от него пахнет осенью и травами, — а Мари очень плохо помнила, как пахнет травой, иногда — что подземными сквозняками. Забредать дальше городских улиц она боялась, говорили, что там начинались древние лабиринты, и блуждать в них можно было хоть всю оставшуюся жизнь. Так что крайней точкой её путешествий всегда оказывалась комнатка Идриса. Впрочем, загадочностей хватало и здесь.
- Ты мне не поможешь.
- А вдруг? — воскликнула Мари. На самом деле она ждала, когда он спросит у неё что-нибудь, очень ждала. Ведь никому другому она бы не рассказала, а ему можно. Всё равно, кто станет его слушать, городского сумасшедшего!
Идрис словно разгадал её мысли.
- И о чём мечтаешь ты?
Мари возвела глаза к тёмному потолку. Из-за качающихся огоньков тени прыгали и по нему. Она даже поймала своё собственное отражение — нелепо размахивающую ногами тень.
- Представь, — от удовольствия она и сама зажмурилась, — я хотела бы красивый бал. Такое платье из белого шёлка. Длинное, всё в драгоценных камнях. Стены украшены розами, и звучит такая тихая приятная музыка. Все парни хотят пригласить меня на танец, но не могут решиться.
Идрис тихонько рассмеялся, прерывая её пахнущие розами мечты. Впрочем, Мари уже не помнила, как пахнут розы. Она открыла глаза и насупилась. Фонарщик размешивал в чашке мутное снадобье и всё ещё посмеивался.
- И нечего хихикать! — Мари спрыгнула на пол, воинственно сжимая кулаки. — У меня самая лучшая мечта. И я, между прочим, иду к ней, а не просто сижу тут в темноте с кислой миной.
От злости она топнула ногой.
- Ну и сиди тут дальше.
Выбегая из комнатки, она ещё слышала, как посмеивается Идрис.
Целители чувствовали живое, а Орлана умерла. На следующее утро она очнулась в старой тронной зале, и пальцы её были холодными, как у мертвеца. Через дыру в стене на пол падал серый свет. Было ли это утро или вечер, или даже полдень, она понять не могла.
Орлана лежала на полу, слушала, как шуршат от сквозняка сухие листья и цветы, как несёт их по полу ветер. Она думала, почему же её не смог найти целитель.
Ответ всплыл быстро — потому что она умерла. Бывшая императрица лежала и долго не могла подняться, а ветер перебирал её волосы, трогал за щёки и шептал на ухо старые заклинания. Орлана не слушала. Она знала только одно заклинание и тем вчера убила начальника своих конвоиров.
В тронной зале было пусто и тихо, только холодным сквозняком скользил по камням призрак её бабушки, императрицы Руаны, которую до того, как убить, успели прозвать Безумной. Когда тёмная пелена застилала глаза Орлане, Руана принималась шептать ей на ухо:
- Ты проиграла. Я так и знала, что ты проиграешь. Ты не слушала меня, ты их жалела. А теперь ты проиграла, а они победили. — Глубокий, безразличный ко всему голос с едва заметной хрипотцой.
Прогоняя его из своего сознания, Орлана трясла головой. Сквозняк уползал по шуршащему сухими листьями полу в дальний угол, и Орлана получала несколько мгновений для сна. Глаза слипались сами собой.
Потом стемнело — кажется, всё-таки наступил вечер, — и она поднялась. Хоть от слабости всё ещё кружилась голова, Орлана уже чувствовала в себе силы уйти отсюда. Губы пересохли так, что им стало больно касаться друг друга. Они были как сухие листья на полу старой тронной залы.
Куда идти? Орлана не думала об этом. Подальше — туда, где её не достанут мечи и посохи новых правителей. Подальше — туда, где никто её не узнает. Она поднялась и расправила подол платья. Застегнула пуговицу на манжете, ту, что не отскочила от удара об пол, и вынула из волос шпильки. Большая часть из них выпала сама ещё в камере или по дороге к ней, но особенно упрямые остались в волосах. Орлана бросила их прямо на пол.
В пространстве под единственной не разрушенной аркой она поставила портал. Тот слабо светился в сумерках и был мало похож на радужного цвета порталы, которые стояли в центре городов. Бледно-серый, как мартовский снег.
В последний раз оглянувшись на дверной проём, что вёл в галерею, Орлана шагнула в портал. Илле, город — путевая развязка, принял её в дождливые объятья.