— Да что ты! Как здорово! Я и не думала, что ты умеешь плавать.
— Вообще-то я жаба! Хммф.
Комиссар снял всю одежду, кроме фуражки. Потом вошёл в воду и поплыл — спокойно, с чувством собственного достоинства.
Жаби наблюдала, как комиссар удаляется от берега. Он был похож на тяжёлый мячик. Настоящий полицейский, подумала Жаби и быстро вскарабкалась на ближайший дуб.
Сперва Гордон подплыл к лесным ящерицам, загоравшим на островке, — добродушным, но молчаливым родственникам жаб.
Потом он догнал утку с семью пушистыми утятами. Но утки только бестолково крякали и перебивали друг друга. Гордон избороздил всё
озеро и наконец повстречал ужа, который искал, чем бы позавтракать.
Гордон не особо любил ужей. Один его немолодой родственник пропал без вести в желудке старого ужа. Это тощие, склизкие создания с огромной пастью, неприятным языком и ледяными глазами. Гордон был рад, что не снял полицейскую фуражку.
— Всё путём? — спросил он.
— Вообщщще-то нет, — прошипел уж. — Печально, шшшто они драссснятсся.
— Да, это недопустимо, — согласился Гордон. — А как они дразнятся?
— Они говорят, шшшто ужжи тогцщгцие и сссклиссские…
— Хм, — сказал Гордон, слегка покраснев. — Возмутительно. Но кто…
— До вссстречи! — коротко ответил уж и ускользнул.
Гордон призадумался.
Настроение в лесу и на озере действительно было так себе. В его полицейском округе! Этого Гордон не мог допустить.
Но кто же говорит такие неприятные и обидные вещи? Кто?
Жаби тем временем забралась на самую верхушку дуба. По дороге ей не встретился никто, кого можно было бы допросить.
Однако наверху, на сухой ветке, понурив голову, сидела взъерошенная птица. Это была ворона.
— Кааар, — печально огласила она мир своим криком.
— Ну и как у нас тут дела? — отдав честь, спросила Жаби.
Ворона окинула её мрачным взглядом. Вороньи лапы были грубые и узловатые, а клюв — большой и острый.
Жаби стало не по себе. Честно говоря, она даже немного испугалась, хотя и была полицейским. Она ещё раз отдала честь — главным образом для того, чтобы указать вороне на полицейскую шапочку. Съесть полицейского — наверняка серьёзное преступление, рассуждала Жаби.
Но вдруг ни с того ни с сего ворона заплакала.
Никогда ещё Жаби не видела, чтобы вороны плакали. Она хрипло всхлипывала и сипло покашливала. Крупные слёзы катились по блестящему клюву.
— Ну-ну, — сказала Жаби и осторожно погладила её по голове. — Не бойся, полиция не даст тебя в обиду, мы всё уладим!
С клюва сорвалась большая капля, и Жаби отпрыгнула, чтобы не промокнуть насквозь.
Как утешить ворону? Может, с ней надо говорить, как с маленьким ребёночком?
— Ню-ню, моя малисечка, не плачь, не плачь, всё будет халясё, — сказала Жаби.
Ворона положила свою тяжёлую голову на худенькое Жабино плечико. От неё слабо пахло грязью, проливным дождём и прелыми листьями.
— Разве я серая и ободранная? — жалобно спросила ворона. — Разве мои птенцы страшные как чучела?..
— Кто же это такое сказал? — воскликнула Жаби. — Ты не только серая, но ещё и чёрная, и стильная, и крылья у тебя вон какие громадные.
Жаби было немного не по себе оттого, что ей приходится говорить такие вещи.
— Кто тебя обзывает? — спросила она.
Ворона перестала плакать и, не говоря ни слова, слетела с ветки. Жаби осталась ни с чем.
Когда Гордон и Жаби встретились на лугу, комиссар едва дышал от усталости. Он показал коллеге свой блокнот. В нём было записано одноединственное слово:
КТО?
Жаби показала свой блокнотик. В нём было несколько росчерков тут и там.
В этот миг над лугом пролетела большая чёрно-белая птица.
Чёрно-белая, подумал Гордон. Не снилось ли мне что-то чёрно-белое?
Глава 3. Последнее дело?
Они поспешили в отделение. Первой бежала Жаби — весело и вприпрыжку. Она пела песню о том, как хорошо она умеет «расследовать, да-да, рассле-расследовать!». Следом ковылял Гордон. После заплыва у него ломило всё тело и кружилась голова.
Добравшись до отделения, комиссар Гордон сел за стол и посмотрел на белый лист с печатью. — Во-первых, полицейские должны всё хорошенько изучить, — повторил он.
И записал:
1. Всё изучить!
— Всё изучи-ить! — пропела Жаби.
2. Не роняя собственного достоинства!
Это был следующий пункт, и песня Жаби смолкла. Она отдала честь.