– Меня зовут Селестиной.
– Да, Селестина, – сказал Трент, оглядывая ее со спокойной, цепкой внимательностью, – Вот что мне хотелось бы услышать от вас… Эта дверь в спальню мистера Мандерсона была открыта, когда вы вчера утром принесли чай госпоже?
– О да, как всегда, месье, – Селестина отвечала с оживленным восторгом. И я закрыла ее, как всегда. Послушайте, месье, это необходимо объяснить… Когда я вошла в комнату мадам из тех дверей… А! Если месье не сочтет за труд выйти со мной, все объяснится само собой. – Она подхватила Трента под руку и потащила его в большую комнату. – Смотрите! Я с чаем вхожу к мадам вот так. Когда я подхожу к ее кровати, справа от меня дверь, всегда открытая, вот так! Вы можете убедиться, что я ничего не вижу в комнате месье Мандерсона. Я закрываю ее, чтобы подойти к мадам, и, конечно, не заглядываю в комнату месье – таков порядок. Вчера было как всегда. Мадам спит как ангел, она ничего не видит в той комнате. Я закрываю дверь. Я ставлю plate au,[1] открываю занавески, готовлю туалет для мадам. Я ухожу – voila![2] Селестина остановилась, усмиряя дыхание и раскинув руки.
Трент, следивший за ее жестикуляцией с нарастающей серьезностью, удовлетворенно кивнул:
– Следовательно, предполагалось, что мистер Мандерсон все еще в своей комнате. Просто никто его не хватился…
– Oui, Monsieur.[3]
– Спасибо, Селестина, я вам очень благодарен.
– О, это пустяки, месье, – сказала Селестина, пересекая вслед за Трентом комнату. – Я надеюсь, что месье поймает убийцу месье Мандерсона. Правда, я не очень его жалею, – добавила она с внезапной жестокостью, кивнув в сторону спальни Мандерсона. Она сжала зубы, и темное лицо покраснело. Английский улетучился из нее.
– Je ne Ie regrette pas du tout, du tout! – кричала она, захлебываясь словами. – Madame – ah! Je me jetterais au feu pour madame! Mais un homme comme monsieur – maussade, boudeur, impassible! Ah, non!.[4]
– Finissez ce chhut, Celestine![5] – резко прервал ее Трент. – Если инспектор услышит, что вы здесь выкрикиваете, не миновать беды. И не размахивайте руками – зацепите за что-нибудь. Похоже, продолжал он любезнее, – вы более других довольны, что мистера Мандерсона не стало. Подозреваю, Селестина что он обращал на вас меньше внимания, чем вам хотелось бы.
– О!
– А теперь – до свидания. Я тороплюсь. Вы прелесть, Селестина.
Комплимент вернул ей равновесие. Вспыхнув, она глянула на Трента через плечо и, открыв дверь, исчезла.
Трент, оставшись один в маленькой спальне, вернулся к делу. Он вновь взял уже осмотренную пару туфель, поставил на стул и сам сел напротив, уставившись на немых свидетели. Время от времени он почти неслышно насвистывал. В комнате было тихо.
Лишь негромкое чириканье проникало сквозь открытое окно да временами порыв ветра доносил шелест листвы. Трент, поглощенный своими мыслями, с лицом застывшим и мрачным, не шевельнулся в течение получаса. Затем быстро встал, осторожно поставил туфли на полку и вышел на лестничную площадку.
В конце коридора видны были двери двух спальных комнат. Он открыл одну из них и оказался в комнате, которую не назовешь опрятной. Какие-то палки и удочки стояли в углу, кипа книг – в другом. Руки горничной давно не наводили порядка на туалетном столе, равно как и на полке над камином, – трубки, перочинные ножи, карандаши, ключи, мячи для гольфа, старые письма, фотографии, маленькие шкатулки, жестяные банки… Пара хороших гравюр и какие-то акварельные наброски на стенах; к гардеробу прислонилось несколько окантованных эстампов. Ряд туфель и ботинок выстроился под окном. Трент пересек комнату и внимательно их изучил, затем измерил некоторые из них сантиметром, тихо при этом насвистывая. Сделав это, он уселся на край кровати, мрачно оглядывая комнату.
Его внимание привлекли фотографии, лежавшие на каминной полке. Он поднялся, чтобы рассмотреть их. Марлоу и Мандерсон верхом на лошадях; виды знаменитых альпийских вершин; трое юношей, один из них определенно Марлоу – с угрюмыми голубыми глазами, одетый как голодранец в солдатскую форму шестнадцатого столетия. Тут же портрет величественной старой дамы, чуть похожей на Марлоу. Трент машинально взял из открытой шкатулки сигарету, закурил и вдруг рядом с сигаретницей приметил плоский кожаный футляр. Легко открыл его – в футляре лежал миниатюрный револьвер изящной выделки с инициалом «М» на рукоятке и тут же дюжина патронов россыпью.
На лестнице уже слышались шаги, когда Трент, сдвинув казенную часть, просматривал ствол револьвера, – в открытых дверях появился инспектор Марч.
– Я думал… – начал он и умолк вдруг, заметив, чем занят Трент. Его глаза расширились. – Чей это револьвер, мистер Трент?
– Очевидно, он принадлежит жильцу этой комнаты, – небрежно ответил Трент. – Удобный маленький револьвер, и вычищен он, я бы сказал, с предельной тщательностью. К сожалению, в огнестрельном оружии я профан.
– О себе я бы этого не сказал, мистер Трент, – ответил инспектор, принимая револьвер из протянутой руки Трента. – Однако в этом случае нет нужды ни в особых познаниях, ни в экспертизе. – Он уложил револьвер в футляр, извлек из жилетного кармана крохотную, чуть сплющенную пулю и положил ее рядом с патроном из арсенала Марлоу.
– Это – та? – изумился Трент.
– Та, – ответил Марч. – Она застряла в затылочной части черепа мистера Мандерсона. Доктор Сток извлек ее только что и переслал мне с дежурным офицером. Эти широкие царапины, которые вы видите, оставлены докторскими инструментами. А вот эти – от ствола этого калибра. Остальное, думаю, скажет экспертиза.
Трент и инспектор долго смотрели друг на друга с чрезвычайной озабоченностью.
– Все это заблуждение, – сказал наконец Трент. – Давайте-ка еще раз глянем, как обстоят наши дела. Во-первых, мы не сомневаемся о том, что Мандерсон действительно отправлял Марлоу в Саутгемптон, как и в том, что Марлоу, уехав, вернулся прошлой ночью, через несколько часов после того, как было совершено убийство.
– В этом сомнений нет, – подтвердил Марч.
– А теперь это подстрекательское оружие предлагает нам поверить в следующее: что Марлоу не ездил в Саутгемптон; что он вернулся ночью в дом; что кто-то, не разбудив ни миссис Мандерсон, ни кого-либо другого, заставил Мандерсона подняться, одеться и выйти в сад; что там Марлоу и застрелил Мандерсона; что затем он аккуратно вычистил револьвер, положил его в футляр, оставил на видном месте, чтобы представителям закона было легко его обнаружить; что затем он удалился и провел остаток дня неизвестно где, прячась со своим большим автомобилем, а вернувшись, делал вид, что все это происшествие довело его до бессонницы и нервного изнеможения.
Инспектор ответил Тренту угрюмым и пристальным взглядом.
– Во время убийства, – сказал он с загадочной решительностью, – Марлоу находился на расстоянии пятидесяти – ста миль от места преступления. В Саутгемптон он ездил.
– Откуда вы знаете?
– Я допрашивал его прошлой ночью и записал его показания. Он прибыл в Саутгемптон около шести тридцати утра в понедельник.
– Оставьте, Марч, – резко воскликнул Трент. – Я хочу знать, откуда вам известно, что Марлоу ездил в Саутгемптон? Марч самодовольно засмеялся.
– Я подумал, что мне пора, в качестве реванша, поиздеваться над вами… Ладно, скажу… Когда я прибыл сюда вчера вечером и как только узнал в общих чертах о случившемся от миссис Мандерсон и слуг, первое, что я сделал, это пошел на телеграф и запросил наших людей в Саутгемптоне. Видите ли, Марлоу единственный из челяди, кого, так сказать, не было под руками во время трагедии. Так что, прежде чем думать о дальнейшем ходе дела, я вынужден был запросить Саутгемптон. Рано утром я получил ответ, – он протянул Тренту телеграмму, в которой значилось:
«Персона, отвечающая описанию, в автомобиле, отвечающем описанию, прибыла сюда в отель „Бедфорд“ сегодня в 6.30 утра. Назвавшись Марлоу, он оставил автомобиль в гараже отеля, сказал служащему, что автомобиль принадлежит Мандерсону. Принял ванну, позавтракал, ушел. Справлялся в порту о пассажире по фамилии Харрис, который якобы должен отправиться морем в Гавр. Справлялся неоднократно, пока в полдень корабль не отчалил. Затем вернулся в отель, где обедал в 1.15, и вскоре отбыл на автомобиле. Наши агенты сообщают, что в этом же отеле на прошлой неделе была забронирована комната для Харриса. К кораблю Харрис не вышел.
Инспектор Верк».
– Просто и ясно, – заметил Марч, после того как Трент, дважды прочитав телеграмму, вернул ее инспектору. – История, рассказанная им самим, совпадает каждой деталью. Он сказал мне, что после отхода корабля еще с полчаса околачивался в порту, на тот случай, если Харрис опоздает, потом вернулся, позавтракал и решил сразу же двигаться в обратный путь. Он телеграфировал Мандерсону: «Харрис не появился, на корабль опоздал. Марлоу». Телеграмма была исправно доставлена сюда во второй половине дня и лежит среди писем покойного. Он ехал обратно на хорошей скорости и прибыл чертовски усталым. Когда узнал от Мартина о смерти Мандерсона, едва не потерял сознание.
4
Мне совсем его не жалко, совсем! Мадам – ах! Я брошусь в огонь за мадам. Но человек, подобный месье, – надутый, угрюмый, бесстрастный! Ах, нет!..