Затем мы долго не возвращались к разговору о Марлоу, до той самой поры, когда я узнала, что Марлоу влюбился в некую американку и намерен связать с ней свою судьбу. К моему великому сожалению, он выбрал не лучшую из тех, с которыми встречался. Я знала ее. Дочь богатых родителей. Красива, образованна, спортсменка, но избалована и легкомысленна. Об этом знали все, кроме Марлоу… Однажды я попросила его покатать меня на лодке по озеру, чтобы спокойно высказать свои опасения. Он не поверил мне, сказал, что я, видимо, не понимаю его Алису. И добавил: если его любит такая девушка, а он не сомневается в этом, он создаст себе положение в обществе. Должна сказать, это было правдой; с его способностями и его друзьями – у него хорошие связи, – с энергией, одухотворенной любовью, он мог бы достичь многого. Однако прозрение наступило раньше, чем я предполагала.
Когда мы причалили к берегу, муж помог мне выйти из лодки.
Помню, он был дружелюбен с мистером Марлоу и никогда впредь не менял к нему своего отношения. Это и помешало мне понять, какие тяжкие мысли он вынашивал. В этот вечер он был сдержан и молчалив, но не сердит. Однако это не все. Как-то утром мистер Марлоу получил милую записку, в которой Алиса извещала его о своей помолвке. Марлоу выглядел несчастным, мне показалось, что он заболел, вскоре я зашла в его рабочую комнату. Он молча протянул мне записку и отвернулся к окну. Не помню, что я ему сказала, мне было жаль его, и я прикоснулась к его руке. И как раз в это время вошел с какими-то бумагами муж. Увидев нас, он тут же повернулся и ушел. Мне показалось, он слышал утешающие слова, что я говорила Марлоу, и истолковала жест мужа как элементарную тактичность… Этим утром муж уехал на Запад, но даже тогда я еще ничего не поняла. Он часто уезжал внезапно, если его звали какие-то дела… Он вернулся через неделю, бледный, с запавшими глазами. Не поздоровавшись, спросил, где Марлоу. По тому, как он это спросил, я впервые догадалась, что его мучит. У меня перехватило дыхание, и не было слое. Да, я могла бы покинуть мужа ради кого-то другого, но я сделала бы это открыто. А это подозрение… эта мрачная скрытность… Было затронуто мое человеческое достоинство, и я поклялась себе, что на молчание отвечу молчанием. Так и было до конца. Я понимала: между нами возникла стена, которую никогда не разрушить, даже если он попросит прощения и получит его.
Так и пошла наша жизнь. Муж был холоден и вежлив, ни словом не обмолвился о своих подозрениях, но мы оба уже знали, в чем дело. К Марлоу он относился еще дружелюбнее, чем прежде, бог знает почему. Мне казалось, он задумывает какую-то месть… А Марлоу… Марлоу жил в полном неведении. Мы остались добрыми приятелями, и я поставила перед собой цель видеться с ним не меньше, чем прежде… Потом мы переехали в Англию, где и случилось это несчастье… Все остальное вы знаете лучше других, – добавила она и глянула на него добрыми глазами человека, выполнившего трудную обязанность.
Трент знал: все, что она сказала, – правда! С первых дней их возобновленного знакомства он сомневался в выводах, воздвигнутых его воображением, но и предположить не мог, на какой шаткой основе выстроил свои заключения.
– Я не знаю, как просить у вас прощения, – сказал он. – У меня нет слов, чтобы выразить, как я кляну свою незрелость и самоуверенность.
– Какие глупости! Будьте благоразумны, мистер Трент. Вы только дважды видели меня перед тем, как вручили это послание. – И снова его поразила приветливость ее глаз.
– Мне было трудно жить с мыслью, что кого-то угнетает моя несправедливость. Вы, очевидно, поняли по моему отношению к вам, что я пытался сделать вид, будто ничего и не было, я надеялся быть прощенным без всяких слов. Себе я этого не прощу никогда. И все же, если бы вы знали… – Он сделал паузу и очень тихо добавил:
– Примете ли вы эти мои слова как извинение? Это самое скверное, что я когда-либо совершил…
Миссис Мандерсон рассмеялась, и ему стало легче. Он любил этот смех, внезапный и радостный.
– Я бы хотела, чтобы вы тоже улыбнулись, мистер Трент. Ведь все позади, мы больше никогда не вернемся к этой теме.
– Надеюсь, что нет, – сказал с облегчением Трент. – А теперь, миссис Мандерсон, мне, пожалуй, лучше уйти. Изменить сейчас тему разговора – это все равно что после землетрясения затеять детскую игру. – Он устало поднялся.
– Вы правы, – ответила она. – Но нет, подождите. Есть еще одна сторона того же предмета, так уж давайте соберем осколки, коли разбили вазу. Пожалуйста, присядьте. – Она взяла конверт с донесением. – Я хочу поговорить об этом.
Трент вопрошающе поднял брови:
– Если вы этого хотите, у меня нет оснований отказываться. Я хотел бы узнать одну вещь.
– Слушаю вас.
– Если причина, по которой я задержал эту информацию, – заблуждение, миф, то почему вы не пустили ее в дело? Когда я начал понимать, что ошибся, я объяснил ваше молчание тем, что вы просто не в силах накинуть человеку петлю на шею, что бы он ни совершил. Я мог вполне понять это чувство. Другое объяснение, о котором я подумал, состояло в том, что вы знали нечто такое, что оправдывало или извиняло действия Марлоу. Или, думал я, вас просто охватывает страх, совершенно независимо от филантропических угрызений, быть вовлеченной в судебное дело об убийстве. Многих свидетелей в таких случаях почти силой принуждают давать показания. Им кажется, что их оскверняет тень эшафота.
Миссис Мандерсон прикрыла конвертом губы, не вполне скрыв улыбку.
– Вы, думаю, не учли еще одной возможности, мистер Трент, – сказала она.
– Да? – удивленно откликнулся Трент.
– Я имею в виду вашу ошибку по поводу мистера Марлоу. Нет, нет, не говорите мне, что цепь очевидностей замкнута. Я знаю, что это так. Но каких очевидностей? Построенных на предположении, что мистер Марлоу изображал моего мужа в ту ночь и что он удрал через мое окно, создав себе алиби. Я еще и еще раз перечитывала ваше донесение, мистер Трент, и я думаю, что все это не подлежит сомнению.
Трент пристально и молча смотрел на нее. Миссис Мандерсон оправила платье, собираясь с мыслями.
– Я не предприняла никаких шагов только потому, что ваше открытие могло бы роковым образом отразиться на мистере Марлоу.
– Согласен, – бесцветно заметил Трент.
– И я, зная, что он невиновен, не могла подвергать его риску.
Трент потер подбородок. Он говорил себе, хотя и робко, что это очень верно и порядочно, что это весьма по-женски и что ему нравятся ее женственность и гордость. Это было разрешено ей – закрывать глаза на доводы разума. И все-таки что-то вызывало в нем раздражение. Ему хотелось бы видеть декларацию веры менее решительной, ее «знаю» – менее категоричным. Правда, это было бы совершенно не похоже на нее.
– Говорил ли он вам, что невиновен? – спросил наконец Трент.
– Вы думаете, он стал бы говорить со мной об этом? – улыбнулась она. Нет, это не так. Я просто уверена, что он ничего не совершил. Я вижу, вы считаете это абсурдным. Но посмотрите, как вы бездоказательны, мистер Трент. Только что вы говорили вполне искренне, что, увидев меня хоть раз, нельзя заподозрить меня в причастности к преступлению. Я благодарна вам за это. Но должна отстоять и другого. Я хорошо знаю Марлоу. Он был в течение нескольких лет постоянно перед глазами. Я не претендую на то, чтобы сказать о нем все, но ручаюсь, что он не способен совершить преступление, не способен пролить кровь. И ваша идея о том, что он разработал план убийства, немыслима. Я могу представить вас убивающим человека… если человек того заслуживает или у него равная возможность убить вас. Может, при каких-нибудь обстоятельствах и я могла бы убить человека. Но только не мистер Марлоу. Его было невозможно вывести из себя, и он смотрел на человеческую натуру с каким-то холодным снисхождением, которое всему находило оправдание. Это не поза, это часть его существа. Иногда в Америке, помню, я слышала, как люди говорили при нем о линчевании, например. Он слушал, казалось, с полным безразличием, молчал и делал вид, что не слышит. Но вы чувствовали, как это для него омерзительно, и этот внутренний его гнев находил на вас волнами… Я не знаю, играл ли он какую-то роль в событиях той ночи. Но никто, знавший его, и мысли не допустит, что он в состоянии лишить человека жизни. И опять движение ее головы показало, что разговор окончен, она откинулась на софе, спокойно глядя на Трента.