— Ещё один! Не иначе этот Шпе..- воскликнул было Малинин, но осёкся, увидев, как Карасёв приложил палец к губам.
А Аристарх Матвеевич налил всем ещё по рюмке:
— Помянем раба божьего Михая. Пусть земля ему будет пухом.
Выпил и сокрушённо покачал головой:
— Жалко. Эх, душевно он пел. Зачем с «валетами» связался?
— С какими ещё «валетами»? — удивился Баяновский.
— Уверен, его убил кто-то из обманутых игроков. Ведь в прошлое воскресенье.
— Многого ты, Паша, пока не знаешь. Тут дело намного серьёзнее. Мы им по поручению самого Владимира Андреевича Долгорукова занимаемся. Выкладывай-ка, как всё случилось.
Михай сидел в «Молдавии» весь вечер. Был очень весёлый. Знакомым объяснял, что сумел достать денег и завтра расплатится со всеми, кто поставил у него на Полкана. Ушёл часов в десять. Трактирная прислуга, привлечённая звуками выстрелов, высыпала на улицу и увидела лежащего на земле цыгана и уносящийся прочь экипаж.
— На извозчике убийца уехал? — спросил Карасёв.
— Не рассмотрел ни кто. Стемнело уже. Да и дождь, как раз, начался.
— Из сыскного приезжали? — продолжал расспросы старый полицейский.
— Двое сыщиков — Соколов и Рабинович. Потом сам Муравьёв подъехал.
— Ну и как он?
— Сказал, что нам с приставом, после убийства Митьки Кумакина, доверять ничего серьёзного нельзя, поэтому дело вести будет сыскное. Распорядился отправить труп в морг при Тверской части.
Пообещав незамедлительно сообщать обо всех новостях. Баяновский ушёл.
— Что делать будем, Аристарх Матвеевич? — растерянно спросил Лавровский. — Ведь одна за другой ниточки рвутся.
— Да, ребята. Ловкий нам с вами супротивник достался. Но ничего, бог не выдаст, а свинью мы и сами съедим. Люблю я, понимаешь, жареную свинину, да под холодную водочку…
И без всякого перехода стал отдавать распоряжения:
— Сергей Сергеевич, поезжайте с самого утра в сыскное. Чует моё сердце, есть там у Шпейера свой человек. А ты Лёша, в Люблино. Напарника я тебе нашёл надёжного, перед ним все двери открыты. За вами Семён Гирин заедет — я его попросил. А теперь спать идите!
На пороге Алексей остановился:
— Аристарх Матвеевич, засомневался я, что Поль это имя. А вдруг фамилия?
— Ты о младшем Поле? Чиновника особых поручений при обер-полицмейстере, следовало бы тебе в лицо знать. Он, как и Пашка, бороду носит.
Алексей смутился:
— Да откуда мне знать? Он всего недели две из Петербурга переведён. Мне Пастухов сегодня об этом сказал.
— А хоть бы только два дня! На то ты и репортёр газетный! И вот ещё, насчёт следователя Кейзера. Французу твоему, вроде бы, врать незачем… А всё равно, не верится. Ладно, утро вечера мудренее.
Глава 23. ГЕХТ, ШАЛУНОК И ДРУГИЕ
Они стояли на Тверской и ждали Семёна Гирина. Напарник, которого подыскал Карасёв, Алексею понравился. Такой же типичный русак, как и он сам — крупный, светловолосый, неторопливый и добродушный. Правда постарше.
— Младший губернский ветеринарный врач коллежский асессор Соболев Иван Васильевич, — крепко пожав руку, представился он. — Только давайте без чинов. Можно и без отчеств.
— Договорились, — назвав себя, согласился Алексей.
— А мы с вами, похоже, уже где-то встречались.
— На бегах, поди, — добродушно проворчал Карасёв.
— Ваня такой же заядлый лошадник как и ты. А вот и Семён. Ты, Лёша, там поосторожней, на рожон не лезь. Вдруг на даче не только этот сморчок Гехт, а кто посерьёзнее. Самсон, допустим.
— Не волнуйтесь. Аристарх Матвеевич. Если, что — помогу. Два таких богатыря любого Самсона скрутят и Далилу впридачу, — засмеялся Соболев. И пояснил Алексею. — Я пять лет на Кавказе служил, в Нижегородском драгунском. Довелось не только коней лечить, но и абреков ловить.
Дорога была не близкая. Через Красную площадь, Варварку и Солянку, на Таганку, а оттуда по Воронцовской улице к Спасской заставе. Гирин долго не решался говорить при незнакомце. Наконец не выдержал:
— Алексей Васильевич, тот человек, который вас интересует, вчера под вечер уехал с рыжим. До ночи на Лубянку не вернулся.
— Уже не вернётся, — вздохнул Лавровский, но в подробности вдаваться не стал. Обращаясь к Соболеву, сказал. — Об опасности Аристарх Матвеевич не шутил. На счету этой компании три убийства.
Соболев остался невозмутим:
— Он меня, в общих чертах, посвятил в дела. На всякий случай я захватил револьвер.