лому. Блеск в глазах сказал больше всяких слов. - Держи, - движением фокусника бродяга развернул пустовавшую только что ладонь, и мальчик, к своему величайшему удивлению, увидел на ней желтый кубик сахара. Впрочем, брать не торопился. - Угощайся, не стесняйся, - Ван Гог подвинул ладонь ближе к лицу парнишки. - Задаром. Ноздри жадно втянули дивный запах сахара и не только. Было еще что-то смутно знакомое. Малец взял кубик испачканными в крысиной крови пальцами и сразу положил на язык, не отрывая взгляда от незнакомого мужчины. Раз он угощает сахаром, значит, добрый. Вот злой дядька Корней всегда гонит от своих полок со сладостями. Боится, что стащат. А этот - на, пожалуйста. Довольная улыбка растянулась на грязной мордашке. - Хоть бы спасибо сказал, - шутливо укорил спутника Ван Гог. Тот лишь кивнул. Последние надежды Демида рассыпались прахом. Немой. А с дугой стороны, что с того? Даже лучше, что немой. Главное, чтоб со слухом проблем не было. - Ничего, - погладил он паренька по загривку ладонью-лопатой. - И не таких видал. Живут. Звезд с неба не хватают, но живут... Вы тут, под землей, совсем звезд не хватаете. Кроты. Не видите наружных красот. Дальше ста метров от станции носу не показываете. Малец яростно замотал головой, явно пытаясь возразить. - Подумаешь, зелень разрослась, подвинула нас, - кивнул бродяга на свод тоннеля. - А знаешь, как мы раньше эту зелень теснили? Уничтожали гектарами почем зря. Для своего блага, для удовольствия. Книжечки там, тетрадочки, брошюрки, плакатики. Это, брат, реванш. Реванш зеленого мира. Но нужно не прятаться, как черепаха в панцирь. Нужно жить сообща. Уверен, что ты уже сделал первые шаги к такой жизни, иначе что бы ты делал там, наверху. Юный охотник увлеченно раскрыл рот. Тут же появился второй кусочек сахара. Ого! У этого дядьки, видать, их много! Рот тотчас закрылся, поглощая сладость. - Хотел бы повидать, что в городе творится? - спросил Ван Гог. Паренек интенсивно закивал. Демид убедительно продолжил: - Вот это разговор. Я ведь бродяга, слыхал о таких? И живу я снаружи, - он указал вверх. - Так что могу и тебя с собой взять. Но беру я только тех, кто хорошо себя ведет. Малец в неописуемом удивлении вытаращился на провожатого. А потом указал пальцем на прорезиненную куртку бродяги. - Смышленый, боец. И тебе такую сошьем, - усмехнулся Ван Гог, открывая ряд подгнивших зубов, которые можно уже было рассмотреть в свете приближающейся станции. До нее оставалось метров двадцать. Видно было двоих внутренних караульных, которые внимательно всматривались в тоннель, изучая идущих. - И не только куртку сошьем. У меня даже респиратор есть старый. Подгоним под твою макушку, - хлопнул Ван Гог по заплечному баулу. А потом неожиданно той же рукой поднес к глазам крысолова еще два кусочка сахара. - На-ка вот еще. И как это он так ловко? Парнишка был в восторге от нового знакомого. Бродяга, фокусник, добряк! В блестящих глазах мальца Демид прочел восхищение. Он опустил сахар в маленький карман тужурки. - Потом съешь, не все сразу. Можно считать, дело сделано. - Мир-свет, - поздоровался он с дежурными, озирая политую тусклым светом коптилок станцию. Один караульный кивнул, второй ответил: - Привет, Ван Гог. Какими судьбами? - По делам я тут, Сява. Как всегда. Улыбка Демида обезоруживала. - Чего это Санька с тобой? - кивнул небритый Сява на пацаненка. - Напугал, небось? - Его напугаешь. Видел я, как он добычу потрошит. Будущий бродяга. Санька весь засиял от гордости. - Немой? - спросил Ван Гог. - А ты сам не догадался? - Сява плюнул сквозь зубы на пути. - Санька, значит? - Демид потрепал жиденькие волосы крысолова. - Ну, неси добычу мамке. Заждалась, наверно. Малец дернулся бежать, да бродяга придержал его за ворот. - Погоди. Помнишь наш разговор? - подмигнул он пареньку. - Если захочешь сахару - ищи меня... - он окинул быстрым взглядом станцию. С последнего визита ничего не изменилось, - ...вон у ночлежки. Понял? Санька кивнул и убежал. Хороший получится из пацана преемник. Многому предстоит научить его, но... подождем еще, как дела сложатся. Сява как-то пристально рассматривал Демида, и это не понравилось бродяге. - Не так что? - Ты, Ван Гог, не серчай, - он взял бродягу за локоть и повел в сторонку. Напарнику кинул: - Сейчас я, Миха, на два слова... Ты опять за свое, Ван Гог? У пацана мать одна, сама выхаживает, а ты... - А что ж вы так? - поддельно удивился Демид. - Мужиков не хватает, что ль, на станции? Помогли бы... вырастить. - Вот возьми и помоги, - грубо отозвался собеседник. - Но только не так, как ты обычно помогаешь... Бродяга остановил порыв схватить наглеца за грудки. Второй караульный смотрел в их сторону. Не стоило давать повод для станционных пересудов. - Не совался бы ты не в свое дело, Сява, - сказал Демид, вкладывая в слова всю злость. Не любил он, когда всякие подземники, трясущиеся перед наружными аномалиями, лезли к нему с моралью. Выткнули свои глазки из укрытия, глядят, а откусить от пирога не могут. Подумаешь, природа разошлась. Ну, так голова на то и есть на плечах, чтоб избегать опасностей и неприятностей. Это сейчас Сява пытается выглядеть таким суровым, словом задавить хочет. Своим темным, подземным... - А дело-то очень даже мое, - сказал вдруг он. Ван Гог насторожился. Сява продолжил негромко: - Ты ведь на встречу с посредником явился? Демид ничем не выдал беспокойства. Но за то, что его планы известны первому же встречному, он готов был бошку снести трепачу. Знать бы только, кому язык укоротить. Отвечать он не торопился. - Я твой посредник, чего пялишься, - Сява шмыгнул большим носом и опять сплюнул на пути. - Каждый полдень у перехода на «Университетскую»? Бродяга неопределенно кивнул. Скорее даже пожал плечами. Неужели и впрямь Сява будет его посредником? - Ну, завтра там и встретимся. А пока иди отдыхай. Ван Гог смерил его презрительным взглядом: - Без тебя разберусь, что делать: отдыхать или в танце плясать. Дежурь иди, а то живность какую прошляпишь. Под живностью Бродяга, конечно же, имел в виду неугомонных зелень и зверье, лезущих сверху в метро изо всех щелей с поразительным разнообразием всевозможных пород и мастей. Они словно чувствовали скопление человеческой плоти и старалась любым путем разрушить этот подземный оплот и превратить в зеленое благоухающее кладбище. Подтянув баул, Ван Гог взобрался на платформу и пошел вглубь. Он хорошо относился к спокойным станциям Алексеевской линии. Что не касалось станции «Пролетарская», где пришлось оставить левое ухо. Давно и, что обидно, не в перестрелке и не в стычке с представителями новой флоры и фауны, а в руках бандитов. Но больше всего обидно потому, что это случилось не наверху, где поджидало в сто раз больше опасностей, а здесь - в этом мрачном затхлом обрубке цивилизации, гнездящемся под поверхностью обновленной земли. Вот и думай после этого: где опаснее? Пришлось сдать свой тайник, но зато жизнь сохранил. Договориться можно с каждым, даже с чертом. Так и прозвище свое получил. «Кроты» окрестили. Одно ухо? Значит, Ван Гог. В чувстве юмора не откажешь. Станция «Госпром» строилась как станция глубокого залегания. Закопали бетонный скелет, обнесли гранитом внутренние стены, запаслись вонючим мазутом. Вдруг бомбы с неба упадут, а мы, такие хитрые, пересидим под землей. Не получилось. Ван Гог не знал: то ли наличие ботанического сада, то ли института низких температур повлияло на теперешнее положение Харькова? Зелень проросла непреодолимым частоколом, разрезая город на сектора, а в некоторых местах - и вообще не давая шанса пройти. Как говорил учитель Демида: «Надо пить Кока-колу, если Боржоми уже не поможет». И пойми, какой смысл он вкладывал в эти слова. - Наплевать, наплевать, надоело воевать, - дурашливым голосом запел Ван Гог, - ничего не знаю, моя хата с краю. Пусть побесятся, шавки. Привыкли возле входа сидеть, гильзы и патроны за проход собирать, а наружу нос высунуть боятся. Вояки, мать их так. Пройдя мимо водоотливной установки, не раз спасавшей метрополитен от наводнений, которые пытались устроить корневые системы, посмотрел на убегающего мальца. Постоял у перекрестка, повернул в вентиляционную сбойку, соединяющую тоннели для сглаживания разницы давления. И почувствовал себя на секунду на свободе, наверху. Тугой поток ветра сбивал дыхание, заставлял прикрывать глаза рукой. На миг представил себя на крыше высотки.