ам, за бортиком, раскинулся зеленый океан всех мыслимых и немыслимых оттенков. Кое-где виднелись яркие пятнышки цветов - огромных, размером с параболическую антенну. Привлекают насекомых. Эти твари размером с голубя перелетали от цветка к цветку, собирая нектар и перенося пыльцу. Укусит - мало не покажется. Пчелки, мать их... Ван Гог отмахнулся от воспоминания и пошел дальше - туда, где жили обитатели дна. Скорее, доживали, как рыба, выброшенная на берег, с надеждой на волну удачи. Но места не хватало катастрофически, и мало у кого получалось вернуться в главный зал. Инвалид без обеих ног выравнивал железку, монотонно стуча по ней молотком. Спившийся мужик, одетый в грязный бушлат на голое тело, лежал на бетоне мертвецки пьяный. Даже в такое время он нашел жидкость, содержащую алкоголь, и утонул в ее тихом омуте. В глубокой депрессии, не приспособленная к новому миру и новым условиям выживания, ждущая, когда мир очистится от яда и скверны, седая старушка сидела под стеной и изучала безумным взглядом одну точку. И на каждом из этих людей виднелись непременные отметины новой жизни - ожоги от растительного яда. Бурые бесформенные пятна на незащищенных местах тела, покрытые твердой коркой, которая при сильном нажатии лопалась и источала невыносимую гнилостную вонь. Родимые пятна нового мира. Но Демид знал, что скрылись эти люди под землю вовсе не от экологического катаклизма. Только вот, к сожалению, людям не скрыться от самих себя. Никогда. Повернув налево, Ван Гог не спеша взошел по сколотым ступенькам и, к своему огромному сожалению, окунулся в преисподнюю. Здравствуй, подземный осколок цивилизации! Волна шума захлестнула с головой. Наверху от звука зависела жизнь, и Ван Гог привык узнавать об опасности задолго до визуального контакта с ней. А часто и не доводил дело до встречи - зачем лишний раз дергать судьбу за пейсы? Здесь все было не так. Толкотня, давка, окрики, смех, плач... На станции было чрезвычайно людно. Люди, когда еще и людьми не были, а так, полуобезьянами, слезшими с деревьев, всегда строили стены. Или перегородки. Словом, делили на свое и чужое. Узкая, будто тонкая кишка, станция в середине была поделена перегородками на три жилых яруса. А вот «кантиком» вдоль платформ стояли торговцы и менялы, столики для приема пищи. Ван Гог решил пойти против часовой стрелки, начхав на суеверия. Прошел мимо мясной стойки с банками тушёнки, жирными от солидола, и подвешенными кусками тушки, на вид кошачьими. Густая слюна с трудом проглатывалась. Но через пару шагов бродяга чуть не захлебнулся ею. Аромат жареного мяса перебивал даже смрад немытых тел, который с непривычки Ван Гог чувствовал с особой остротой. Так всегда после спуска с поверхности, но по опыту знал, скоро не будет его ощущать. Двое уставших мужчин ели из одной тарелки жидкое блюдо серого цвета с костью, выступающей из похлебки, словно айсберг над поверхностью воды. - Мир-свет труженикам, - поздоровался Ван Гог. - О, землянин вернулся! - поприветствовал его старый знакомый, Макс. - Как хавка? - Хавка, уважаемый, на зоне. Была. А у нас - блюда. Или еда, - влез в разговор второй, видимо, хозяин. Захотелось врезать. Из-за своего характера Демид нажил немало врагов. Вот двухъярусную «Научную» приходится теперь пробегать. Даже мысли посещали по поверхности ее обходить. Но там так все запущено, что лучше не рисковать. Зато и знакомые знали: бродяга Ван Гог не личность, обманутая хулиганами, а серьезный человек. Макс, похоже, почувствовал перемену настроения Демида. - Брейк. - Он вытер руки о грязную тряпку. - Вы сначала по делу говорите. - По делу? - усмехнулся Демид. - По делу все просто: два живокоста. Он извлек трофеи из рюкзака. - О, брат, лекарство у нас всегда в цене. Не обижайся... - примирительно начал хозяин. Сделка состоялась, и с тридцатью патронами Ван Гог побрел дальше. Есть с дилерами не стал из-за принципа. Решил, что куда полезней и познавательней самому совершить экскурсию по станции, чем слушать треп малоприятных персон. Спустя час - вычищенная одежда, чистое тело, туго набитый автоматный магазин. Теперь задачей бродяги было снять место в ночлежке и как следует перекусить - сухпай надоел. Услышав о ценах за ночлег, Демид понял, что «как следует» отменяется - получится только «кое-как». Располагаться где-то под стенкой или посреди перрона ему не улыбалось. Хоть и был сон его чутким, но встречал он искусных умельцев, что прямо у собеседника под носом вытаскивали все добро из сумок и карманов, что уж говорить о спящем вполглаза человеке. Пришлось распрощаться с шестью патронами за то, чтобы цивилизованно расположиться в «палатке» - не то лачуга, не то навес из пластика и тряпок - на самой настоящей раскладушке. Скрипела, правда, зараза, как стадо груженых чертей, но на фоне всеобщего гама это как-то мало волновало Демида. Четыре патрона он отдал за ужин: чуть теплая похлебка с одним кусочком крысятины и стакан чая. Пока он ел, шум значительно уменьшился, толкучка рассосалась. Станция отходила ко сну. Большинство факелов потушили. Света и так было с гулькин нос, а теперь платформа совсем канула во тьму. Растянувшись на раскладушке, Демид прикрыл глаза и подложил под голову правую руку. Валюта снова на исходе. Стало быть, надо стребовать с Сявы аванс. Неизвестно, как там дело сложится, а аванс даст немного уверенности в завтрашнем дне. Но не далее чем. Загадывать что-либо даже на день вперед было необычайной дерзостью. На два - и подавно. Лежишь вот спокойно, отдыхаешь, горя не знаешь, а через час забьют тревогу: потоп, нашествие... Да мало ли... Все планы вверх дном. И ведь ничего с этим не поделаешь - мир преобразился. Новый дом, новая жизнь, новые правила. Так под поскрипывание пружин Ван Гог и уснул. Детство - вот что явилось ему во сне. Погожий летний день; орава пацанов играет в салки в кроне самого обыкновенного клена, вдыхая запах его листвы, коры и совершенно не опасаясь быть обожженными одним лишь касанием к ветке. Демид скакал с одной на другую, боясь лишь быть «засаленным». Никаких диких зверей с их необузданным норовом - только шумные друзья, готовые в любую секунду поддержать и прийти на помощь в случае какой неприятности. Хорошо, весело. Беззаботно. В новом мире такого слова нет. Сява, сощурившись, решил приколоться: - Ты что, всегда торбу с собой таскаешь? Демид скривился. - Нет, блин, сейчас пойду в камеру хранения сдавать. Ближе к делу, Сява. - Ну да, как же: время - пульки? - Молодец, - похвалил знакомца Демид. - Итак... - Нет, Ван Гог, сначала ты скажи: готов выполнить задание? - Сява так и не раскрыл глаз, разглядывая бродягу через тонкие щелки. - Если условия, о которых я услышал на «Научной», не поменялись, то, в общем-то, да. Щелки расширились. Сява был в замешательстве от услышанного. Но, как выяснилось, он просто не понял бродягу. - Это... ты сейчас соглашаешься, или как? - До вчерашнего вечера я еще сомневался, но теперь - никаких сомнений. Я в деле. И на данный момент меня интересуют два пункта. Первый - подробности задачи. Второй - аванс. В курс дела вводишь ты? Сява мотнул головой. - Заказчик. - Так в чем проблема? Веди. Ван Гог задавил Сяву своим авторитетом. Сявка он и есть сявка. На нем и в детстве ездили все, кому не лень, из дворовой компашки. Гнилой он был, не по душе многим, однако приходилось с ним считаться. И причина ведь банальная: бабы к нему липли, как мухи на известно что, и Сява не прочь был ими поделиться, знакомил, сводил. Такой себе сутенер дворового разлива. Казалось бы, рос с человеком в одном дворе, играл в одни игры - сначала детские, потом более взрослые; пережили одну беду - должны держаться плечо к плечу, ведь никого больше из их двора Ван Гог не встречал в новых условиях; так нет же - грызутся, как последние сволочи. Жизнь научила людей жить коллективом, особенно в такое время, вот только неискореним индивидуализм. Каждый хочет хапнуть на себя кусок одеяла пошире. Вот и грызня, обиды, зависть. Как только несчастье какое - все сбиваются в кучку, друг за друга на баррикады лезут. Ведь отчего бригады создаются? Чтобы выжить. Только бродяги оставались бродягами - одиночки без пристанища. А как только жизнь возвращается в обыденное русло, так сразу и понеслось: урвать, объегорить, выменять, выторговать, подлизаться, настучать, проследить. И как венец перечня - убить. Случалось и такое. Гораздо чаще, чем хотелось бы. То есть, хотелос