бы, конечно, чтоб вообще без смертоубийств - да не то время. Тут надо держать ухо востро и глядеть в оба. Так Демид и поступал: внимательно запоминал, куда ведет его Сява - каждый поворот, каждую дверь, и уцелевшим ухом ловил каждое услышанное вокруг слово - авось, пригодится. Бункер, куда они пришли, находился далеко от подсобных помещений станции. Предназначался он никак не для служебных нужд. Это было убежище. Самое настоящее ядерное убежище. И занимал его один человек со свитой из десятка шавок. Самому ему ни за что не позволили бы здесь жить, и он это понимал. Пришлось пустить сожителей, над которыми сразу обрел контроль. Невысокий, чернявый со значительной проседью, с холеной рожей, одетый в какой-то застиранный спортивный адидасовский костюм заказчик сидел в притащенном сверху кресле. Убранство бункера говорило о том, что он имел серьезное влияние на управляющего. - Садись, - указал заказчик на маленькую табуретку. - Если вы не против, я просто присяду. - Ван Гог действительно присел на краешек грубо сколоченного стула без спинки. На лице чернявого появилось какое-то непонятное выражение. - Я - грузин, но дам тебе небольшой урок русского языка. У слова «садиться» - несколько значений. Сесть могут батарейки, сесть может голос, сесть можно жопой на стул и, в конце концов, - в тюрьму. Если человек умственно ограничен, у него только одна ассоциация - с зоной. Но, слава Аллаху, сейчас этого явления и понятия не существует, так что не опускайся в моих глазах, бродяга. Мне тебя только хвалили. Демид молча слушал, поглядывая искоса на стоящих по бокам «сожителей». - Поэтому перейдем сразу к делу. Зовут меня Аслан. Я живу в этом бункере с того момента, как все случилось, - он поднял кверху обе руки. - Это убежище предназначалось для властей, но Аллах распорядился иначе. Я был в Харькове проездом и снимал номер в «Плазе». Отель, знаешь? Бродяга кивнул. - Номер триста двадцать пять. День оставался до отъезда, понимаешь? А тут... объявили карантин. Я не растерялся - только поэтому сижу здесь. Знал, куда прятаться. Ушел с пустыми руками - ничего с собой не брал, думал, вернусь. Наверху остались личные вещи. Но дороже всего - одна фотография, которую я возил с собой во все поездки. Жена и дочка. Память, бродяга. Хочу их видеть хотя бы на бумаге. Хочу, чтобы ты принес фотку. Заплачу щедро. Двое уже ходили - вернулись ни с чем. А двое вообще не вернулись. - Конечно, ведь там завал, - со знанием дела кивнул Ван Гог. Видно, вверх ходили подземные «кроты», а не бродяги. - Говорят, ты каким-то образом умудряешься из любого заросшего завала вещи доставать. Это правда? Демид ответил не сразу, опасаясь какого-то подвоха. - Ну, положим, не из любого, но есть способ. - В чем же твой секрет? - спросил заказчик. - В том, что я не выдаю секретов. - Ладно, не нужны мне твои секреты. Нужна фотография. Она лежит в кейсе в том номере. Либо в шкафу, либо у стола - не помню точно. Кто ж знал, что все так обернется. Возьмешься? - Сколько? - коротко спросил Ван Гог. - Пять рожков. - Двенадцать. Лицо Аслана вытянулось от удивления. - Ты что, бродяга?! Какой двенадцать? - От волнения у него даже акцент появился. - Семь, максимум! - Десять - и по рукам, - твердо сказал, вставая, Демид. Аслан тоже поднялся из кресла. «Сожители» разом подтянулись, готовые к любой ситуации. Но Аслан лишь протянул вперед ладонь. - Договорились, дорогой. Девять. Мы знаем короткий путь наверх. Бродяга поколебался с пару секунд и скрепил сделку рукопожатием. - Четыре рожка вперед. Аванс, - сразу предупредил он. - А не много? Трех хватит. - Если хочешь, чтоб вернулся, давай четыре, - настоял Демид. Аслану нечем было крыть. Он подал знак, и один из «сожителей» тут же вручил бродяге боеприпасы. Ван Гог тщательно пересчитал патроны в каждом рожке и удовлетворенно кивнул. - Что за короткий путь? - Сява расскажет. Удачи. Демид не ответил. Молчком развернулся и вышел за Сявой из бункера. Увидев с бродягой экипированного для выхода наружу парнишку, посредник заметно помрачнел. - Какого хрена, Сява? - приковал его взглядом Демид. - Что опять не так? Его ровесник вновь показал свой прищур и перешел на полушепот: - Я же тебя предупреждал насчет пацана. И утром он опять крутился возле тебя. Чем же ты их привечаешь? Ван Гог оглянулся на Саньку. На его лице читалась какая-то тревога. На Сяву он смотрел виноватым взглядом исподлобья. Никого больше поблизости не наблюдалось. Они находились в одном из глухих закутков станции, откуда им и предстояло стартовать. - Что ж ты, падла, - следишь за мной? - гневно сказал Демид, рассматривая каждую щетинку на широкой роже Сявы. - А я, кажется, вчера намекнул тебе, куда можешь сходить со своими предупреждениями! Сява как-то скуксился, и тут до Демида дошло: - Да ты, никак, сам его мамку охаживаешь? Сява сглотнул ком. - Что, ссышь за малого? - продолжил давить Ван Гог, видя, что выбил почву из-под посредника. - Не ссы, ты же знаешь: я не извращенец. - Ты... - набрался смелости тот, умолк, но все же, сменив интонацию с угрожающей на более нейтральную, закончил: - ...хуже всякого извращенца. Тебе что, мало детей на станции? Почему именно он? Отдай его и бери любого. - Ты хоть раз видел, как он свежует крыс?.. А вот посмотри. Вернется он в целости и сохранности. Обещаю. Посмотрит на правду - и вернется. Пошагали. Сява скрипнул зубами, полоснул Ван Гога ненавистным взглядом, Саньку - укоризненным и повел за собой. Проход существовал. С какой целью и когда его прорыли, Демид даже догадываться не хотел, но, узнав, не удивился. Не те люди в Харькове, чтобы просто замуровать потенциальный выход на поверхность. «Госпром» имел три выхода. Один, широкий, с мертвыми эскалаторами, выходил прямо на площадь. Второй превращался в переход на «Университет». А вот третий путь так и не «пробили» на улицу, слепо уткнувшись в фундамент гостиницы. Что не совсем соответствовало истине. Ван Гог, ползший следом за Санькой, сейчас мог доказать это на практике. Голова его периодично стучалась о металлическую со странными темными разводами стенку узкой шахты. - Ты главное запомнил? Запомнил три правила нашей игры? - бубнил из-под противогаза Ван Гог. - Первое - не кричи... вернее, не шуми. Второе - не вздумай бежать. И главное - ни за что не снимай респиратор. Малый кивнул. Все ли услышал? Хотя повторено уже не раз - должен запомнить. На всякий пожарный Демид остановил пацаненка. - Давай еще раз сигналы... Малец нравился. Чем больше Демид общался с ним, тем больше понимал: мальчик - маленький мужичок. Уверенно, с серьезным выражением лица, способным вызвать улыбку у старших, он точно выполнял полученные инструкции. Проход вывел в подземную автостоянку. Тяжелый люк, запертый с внутренней стороны, открылся со скрипом. Вытолкнув Саньку рукой в спину, Ван Гог вскинул автомат и внимательно осмотрелся по сторонам. Разбросанные повсюду кости пугали белизной. Вплетенный в куст скелет создавал сюрреалистичную картину, словно растение настигло человека еще при жизни. И обглодало его мясо. Ржавые кузова машин гармонично дополняли этот мир мертвыми красками. Создания переживают создателей... Только вот без хозяев они никому не нужны. Выброшенные, словно за ненадобностью, стоят на своих местах и, тихо перешептываясь с помощью ветра, вспоминают счастливое прошлое, когда они верой и правдой служили человеку. Малый, как его и учил Ван Гог, прошел два шага и присел на корточки. Никого. - Что ж ты за тварь такая, что рядом с тобой селиться никто не хочет? - заинтересованно прошептал Ван Гог. Он нервничал. Чувствовал, как зашкаливает пульс. Вязкий воздух из фильтров, липкий пот по телу. «Ненавижу! Всех вас, суки, ненавижу! Такую землю погубить!» - мысленно орал Ван Гог. Сдвинув планку прицела на ближний бой, бродяга медленно пошел в глубь помещения. Путь он знал, но эти знания только пугали его. Элитный отель лишился стекол, словно очкарику двинули битой по лицу. Покореженный металл, покосившиеся стены. И новые хозяева жизни - прямые тополя с едким пухом, осока, режущая шины машин, словно бритвой... Лестницу сделали на совесть - турецкую, наверное, раз по ней можно подняться. Аккуратно, перескакивая через дырки и толстые стебли - но все же можно подняться. Саня продвигался уверенно. Видать, ему напоминало ступеньки на станции, только поменьше размером. У окна ма