Молодой купец, чьи ноги были украшены золотыми обручами, рассмеялся.
— Я вожу пряности с Евфрата к Великому морю. Видите эту куропатку? Так вот, я собираюсь купить Марию за корабль корицы и перца, посадить ее в золотую клетку и увезти. Так что, мои сластолюбивые друзья, сегодня вы получите последний поцелуй.
— Спасибо, что сказал, мой ясноглазый, — перебил его второй старик с седой бородой и потемневшими от корицы руками. — Тем дороже нам будет этот поцелуй.
Юный индус прикрыл глаза и начал медленно раскачиваться, шевеля губами, словно произнося молитву. Еще не вступив ногой в рай, он уже погрузился в вечное блаженство. До него доносилось кудахтанье куропатки, смех и стоны из-за двери, он слышал, как старуха у ворот высыпала живых крабов на жаровню и они запрыгали по горячим угольям.
«Это — рай, — думал он, уносимый волнами вечного покоя. — В этом беспробудном сне, который мы называем жизнью, я грежу о рае. И другого нет. А теперь я могу уходить, ибо большего счастья не бывает».
Толстый мужчина в зеленом тюрбане, сидевший перед ним, толкнул его коленом и рассмеялся:
— Ну что, принц, что говорит твой Бог обо всем этом?
— О чем? — открыл глаза индус.
— О том, что ты видишь перед собой, — о мужчинах, женщинах, крабах, любви…
— Что все это сон.
— Тогда, ребята, осторожнее, — вмешался старик с белоснежной бородой, перебиравший длинные янтарные четки, — смотрите, как бы не проснуться!
Маленькая дверь распахнулась, и из нее медленно вышел бедуин. Губы его опухли. Следующий по очереди старик вскочил, как двадцатилетний юнец, и бросился к двери.
— Эй, дедушка, смилуйся над нами и давай поскорее! — закричали ему вслед остальные.
Но старику было недосуг теперь болтать — он уже расстегивал пояс и, войдя внутрь, громко захлопнул за собой дверь.
На бедуина все смотрели с завистью, но никто не осмеливался заговорить: все чувствовали, что мысленно он парит далеко-далеко отсюда. Он скользнул по ним мутным взглядом, спотыкаясь, дошел до двери, где едва не свалил жаровню старухи, и, наконец, исчез в петляющих улочках. И тут же ни с того, ни с сего толстяк в зеленом тюрбане, чтобы отвлечься, начал рассуждать о львах, океанах и далеких коралловых островах.
Шло время. То и дело из-за двери доносилось легкое позвякивание янтарных четок. Все по-прежнему не сводили глаз с двери — старик задерживался, очень задерживался.
Индус встал, и все в изумлении повернули к нему головы. Что такое? Может, он хочет что-то сказать? Или он собирается уйти?.. Лицо его лучилось от счастья, легкий румянец играл на щеках. Он покрепче завернулся в свою кашемировую шаль, приложил руку к губам и сердцу и вышел. И тень его невозмутимо скользнула вслед за ним через порог.
— Он проснулся, — заметил купец с золотыми обручами на ногах и попробовал рассмеяться.
Но всех внезапно обуял какой-то странный страх, и, чтобы избавиться от него, мужчины начали в нервной спешке обсуждать доходы и потери, текущие цены на рабов на рынках Дамаска и Александрии. Вскоре, однако, они успокоились и снова вернулись к разговорам об утехах с женщинами и мальчиками — языки развязались, и, облизывая губы, они затараторили наперебой.
— Господи, Господи, — повторял сын Марии, — куда Ты привел меня?! Куда? Сидеть с такими людьми? Какой позор, Господи! Дай мне сил вынести его!
Подошло время трапезы, и один из поклонников окликнул старуху, которая тут же появилась с хлебом, крабами, мясом и большим кувшином финикового вина. Один, насытившись, схватил большого краба и, швырнув его в дверь, закричал:
— Эй, дед, побыстрее! Нельзя же этим заниматься целый день!
И все разразились взрывами хохота.
— Господи, Господи, дай мне сил дождаться моей очереди! — снова забормотал сын Марии.
— Эй, парень, — сжалившись, повернулся к нему старик с надушенной бородой, — разве ты не хочешь есть или пить? Иди сюда и перекуси, это прибавит тебе сил.
— Да, приятель, поешь-ка, — смеясь, добавил толстяк в зеленом тюрбане, — мы не хотим, чтобы ты осрамил мужчин, когда подойдет твоя очередь.
Сын Марии залился краской и опустил голову.
— Этот тоже спит, — заметил старик, обгладывая краба и вытряхивая хлебные крошки, осыпавшие его бороду. — Клянусь Ваалом, спит. А потом тоже встанет и уйдет, помяните мое слово.
Сын Марии затравленно оглянулся. Неужели индус прав, и все это — двор, гранатовое дерево, куропатка, люди — сон? Может, он все еще спит под кедром?
Он повернулся к воротам в поисках подтверждения и увидел под кипарисом своего бронзового спутника с орлиной головой. И впервые Иисус ощутил облегчение и радость при виде его.