Когда он видел этого плотника в последний раз? Всего несколько дней тому назад. Он тогда отправлялся по деревням к Генисарету. Будучи кузнецом, Иуда подковывал лошадей, делал серпы и плуги. Оттуда, получив известие о казни зелота, он поспешил обратно в Назарет. Он вспомнил последнюю встречу со своим давним приятелем и снова вглядывался в его изменившееся лицо. Как покраснели его глаза и впали виски! А эти скорбные складки, появившиеся вокруг рта?
— Что с тобой? — спросил Иуда. — Отчего ты так похудел? Что тебя мучает?
Человек слабо рассмеялся. «Господь», — хотелось сказать ему, но он сдержался. Это и было то самое слово, которое криком хотело сорваться с его губ, но он не позволил ему вырваться.
— Я борюсь, — ответил он.
— С кем?
— Не знаю. Я борюсь.
Рыжебородый впился глазами в плотника. Его взгляд вопрошал, умолял, угрожал, но черные как смоль глаза человека отражали лишь страх.
И вдруг Иуда почувствовал, как почва уходит у него из-под ног: ему почудилось, что он видит в этих безмолвных зеркалах цветущие деревья, голубую воду, людские толпы, а там дальше, глубоко на дне блестящего зрачка, за цветущими деревьями, водой и людьми — огромный черный крест… Он резко выпрямился, глаза его округлились, язык отказывался повиноваться.
— Может быть, ты… ты… — но ему так и не удалось договорить. Его вдруг охватило неудержимое желание прижать человека к своей груди, расцеловать его, но руки не слушались — конечности одеревенели.
И тогда, увидев вытянутые руки Иуды, округлившиеся глаза и стоящие дыбом волосы, Иисус закричал. Мучивший его кошмар вынырнул из глубин сознания — толпа карликов с орудиями пыток и криками: «За ним, парни!» И теперь он узнал их главаря — рыжебородого. Это был Иуда, кузнец Иуда, это он, дико хохоча, бежал впереди. Рыжебородый шевельнулся.
— Может, ты… ты… — заикаясь повторил он.
— Что я?
Рыжебородый не ответил. Пожевывая ус, он смотрел на плотника, перебирая в памяти приметы и предзнаменования, которые сопровождали этого человека с рождения и даже раньше: зацветший посох Иосифа, когда собрались претенденты на руку Марии; и как раввин отдал ему Марию, прекрасную Марию, посвященную Господу; и как ударил гром, и молния парализовала жениха в день свадьбы, еще до того, как он успел прикоснуться к своей невесте; и как потом, по слухам, невеста понюхала белую лилию и зачала сына; и как в ночь его рождения ей приснился сон, что небеса разверзлись и спустившиеся ангелы, словно птицы, начали распевать и вить гнезда на крыше, а потом вошли в дом, разожгли огонь и подогрели воду для ожидаемого ребенка и вскипятили бульон, чтобы подкрепить мать.
Рыжебородый медленно и неуверенно склонился над юношей. Голос его был полон мольбы, страха и ожидания.
— Может, ты… — начал он снова, но так и не решился завершить свой вопрос.
— Я? — переспросил человек, саркастически рассмеявшись. — Но разве ты не видишь, какой я? Я даже говорить не могу. Даже на то, чтобы пойти в синагогу, у меня не хватает смелости. Я бегу от людей. Я бесстыдно попираю заповеди Господни. Я работаю в субботу… — Он поднял крест, установил его и взял в руки молоток. — А еще — смотри! — я делаю кресты и распинаю! — И он снова попытался рассмеяться.
Рыжебородый растерянно открыл дверь. Новый поток жителей появился в конце улицы — старухи с распущенными волосами, больные старики, хромые, слепые, прокаженные — отбросы Назарета. Задыхаясь, они тоже спешили к месту распятия.
Приближался назначенный час. «Пора идти, — подумал рыжебородый, — пора начинать. Надо освободить зелота. Тогда станет ясно, кто Спаситель…» Но сомнения не давали ему двинуться с места. Внезапный ветерок подул прохладой, и мысль его приняла новый оборот: «Нет, человек, которого сегодня распнут, не Тот, кого евреи ждут уже столько веков. Завтра! Завтра! Завтра! Сколько лет, Бог Авраама, ты мучил нас этим „завтра“! Завтра! Завтра! Так когда же наступит это „завтра“?! Мы — люди и терпели достаточно!»
Ярость охватила его. С ненавистью гладя на человека, сгорбившегося перед крестом с молотком в руках, он с трепетом вопрошал себя: «Может ли он быть Им, он, римский прихвостень? Пути Господни тайны и неисповедимы… Может ли он быть Им?»
Теперь за старухами и калеками показались римские солдаты в своих блестящих доспехах. Спокойные и молчаливые, с презрением глядя на евреев, они подгоняли толпу вперед, словно стадо.
Увидев это, рыжебородый почувствовал, что кровь у него вскипает. Он повернулся к плотнику. Теперь ему казалось, что во всем виноват именно Иисус.