Что ж, раздумывать времени нет, с каждой секундой тяжесть штанги увеличивается, мои же силы только уменьшаются, таковы вероятностные законы физики, привязанные к человеческому фактору. И вот я рву штангу, и она, делая 5-ти градусный угол, присаживается на то место, где до этого находилась. Я же со вздохом облегчения присаживаюсь на скамью, оглядываюсь по сторонам и, видя, что мой подвиг остался без внимания, вальяжно встаю с места и, подходя к штанге, чтобы освободить её от блинов, со словами: «Ничего, в следующий раз», – убираюсь прочь, подальше от неё. Вернув блины назад, я решаю подойти к Лизе, но мой путь к ней лежит сквозь ровный строй усердно занимающихся спортсменок. А я же не имею права оставить без внимания окружающее – кто знает, где эти знания могут мне пригодиться (особенно на счёт этой дамы, в розовом комбинезоне, так грациозно тянущей к себе штангу).
– А вы не заблудились? – вновь неожиданно для себя, слышу я голос Лизы.
Так как анализ правильности работы со штангой той девушки в розовом, требовал от меня тщательного наблюдения за ней, то я, следуя прямым курсом, в тоже время слегка менял угол поворота моей головы в сторону объекта моего исследования. И видимо я слишком далеко зашёл в своих научных изысканиях, когда, не заметив Лизу, прошёл мимо неё.
– Да так и шею можно свернуть, – добавила она, когда я остановился.
– Разминаю шею после падения, – попытался оправдаться я, взявшись за неё рукой.
– Да-да, конечно, – поверила уж Лиза.
– Знаешь, что-то мне кажется, что сегодня не мой день. Я, пожалуй, всё, – высказал я своё намерение закончить тренировку.
– А я вот, ещё только разогреваюсь, – ответила Лиза.
– И что делать? – спросил я.
– Ладно, иди и жди меня в холле в кафе, и смотри там… Шею не разминай. – Сказала Лиза.
– Не беспокойся, – сказав, я двинулся к выходу.
– Конечно, – не преминула ответить Лиза, считавшая, что последнее слово всегда должно оставаться за ней.
Я же приняв душ, и переодевшись, уже минут через десять сидел в местном кафе при фитнесс-центре, ассортимент которого был представлен в соответствии со спецификой тех сеней, под которым оно находилось. Так что мне особо выбирать было не из чего, и я, дабы своим пустым сидением не отвлекать бармена, заказал для себя молочный коктейль. Вот так посиживая и изредка втягивая через трубочку в себя коктейль, я провёл время, ожидая Лизу. Но вот она, раскрасневшаяся, выходит и бухается рядом со мной. Затем осматривается и говорит:
– Возьми у бармена ещё трубочку.
– Зачем, – спрашиваю я.
– Как зачем? Буду пить с тобой коктейль, – выдыхает она.
– Так может тебе заказать другой? – предлагаю я.
– Вот ещё! По этикету, влюбленным положено пить из одного стакана. Так что иди и не нарушай традиции, – строго сказала Лиза.
Когда же я принёс трубочку и протянул ей, то она, не сводя с меня глаз, взяла её и, продолжая смотреть на меня, опустила трубочку в коктейль и принялась его пить. А что же я? А я последовал её примеру и, не в свою очередь, не сводя с неё глаз, сел и тоже принялся пить коктейль. Так мы сидели и, не сводя взгляда друг с друга, пили коктейль. Когда же он закончился, Лиза привстала и, наклоняясь в мою сторону, упёрлась своим лбом об мой, и только лишь наш обоюдный смех завершил этот сеанс вглядывания друг в друга исподлобья. Просмеявшись, Лиза спросила:
– Ну что, чем займёмся?
– Может, в кино сходим? – предложил я.
– В кино, – как-то без энтузиазма сказала Лиза, – А что идёт.
– Ну, вроде «седьмой агент», – ответил я.
– Да ну его, этого маразматика, – надула губки Лиза.
– А почему маразматика? – удивился я.
– Так он весь фильм забывает своё имя. Помнишь, как там, в фильме, когда какая-нибудь сцена, где он представляется: Я мол, Бонд, а дальше что? А дальше он как бы делает интригующую паузу и уже после неё, с многозначительным лицом представляется, – Джеймс Бонд. А чего столь значительного в его имени – мне неясно. Так что, скорее всего, эту паузу следует трактовать следующим образом: либо неувядающему старичку столько раз надавали по голове (а судя по тому, что желающих это проделать с ним было немало, то это не исключено), что у него слегка повредилась функция, отвечающая за память. И он для того чтобы не потерять себя в этом мире, запомнил эту фразу или же запомнил свою фамилию, а уже затем, перебирая в уме всю свою семью, наталкивался на себя. А у него ведь кинематографическая память и он, дабы подчеркнуть своё особое положение в семье, мол я один выбился в люди, а другие (Роджер, Дениэль, Пирс или какой-нибудь Шон), всего лишь жалкие актеришки, так что любите и цените меня, вот такой я, и выдавал вслух такую именную сентенцию.