В те дни ему досталось сполна за то, что он обманул ожидания своих великих предков и стал единственным свидетелем этих последних дней.
То были самые мрачные дни и часы его жизни. Что может быть хуже и отвратительнее? Что может быть страшнее бесславного конца рода, которому с его смертью предстоит кануть в Лету?..
Однако теперь он весело и хлопотливо готовил себе завтрак — укрепляющий и способствующий долголетию чай, — купаясь в лучах утреннего солнца, и хотя его ученик и последователь уже должен был проснуться, Чиун его не торопил.
— Все в свое время. Римо — хороший сын, хоть и бледнолицый.
Но Римо все не появлялся. И когда вода в чайнике стала выкипать, мастер Синанджу просто долил в него воды и стал ждать.
А чай стоил того, чтобы набраться терпения и подождать. И хорошие сыновья тоже этого стоят.
Бульканье и кипение уже давно прекратилось и чайник остыл, когда Римо Уильямс наконец прошлепал босиком на кухню. Глубоко посаженные над высокими скулами глаза как-то странно блестели.
— Я приготовил чай, — проговорил Чиун, не оборачиваясь и не глядя на него.
— Я не голоден.
— Что ж, прекрасно. Потому как твою порцию я уже вылил в раковину.
— О'кей, — рассеянно кивнул Римо, взял с буфета кружку и подставил ее под кран.
Он выпил две кружки сырой воды, отдающей металлическим привкусом, но мастер Синанджу так и не обернулся.
— Я потратил целое утро. — В голосе Чиуна прозвучал упрек.
— На что?
— На то, чтобы почувствовать себя счастливым.
— Что ж, не зря потратил.
— Когда человек проводит все утро в размышлениях о невоспитанных сыновьях, пользы тут мало. Это — предательство, только и всего.
Римо промолчал.
Чиун резко развернулся.
— Тебе известно, который теперь час?
Римо мог и не смотреть на стенные часы в виде черной кошки с качающимся хвостом-маятником и бегающими из стороны в сторону картонными глазками.
— Десять тридцать две, — ответил он, поставив пустую кружку в раковину из нержавеющей стали. Запястья у него были на удивление широкие и крепкие.
— Почему ты заставил меня ждать?
— Не мог уснуть.
— Если не мог уснуть, то к чему было валяться все утро в постели?
— Потому, что я боялся встать.
Мастер Синанджу так и застыл, удивленно скривив губы.
— Но почему?
Ученик медлил с ответом.
— Почему ты боишься утра? — не отставал Чиун.
Римо резко обернулся. В его глубоко посаженных глазах стояли слезы. Одна слезинка скатилась по высокой скуле.
— Ты умрешь... — пробормотал он.
— Возможно, — кивнул кореец, всматриваясь в печальное лицо ученика.
— Скоро умрешь, папочка.
Лицо Чиуна омрачилось, точно на него вдруг набежала черная туча.
— К чему ты клонишь?
— Просто тогда я останусь совсем один на всем белом свете.
Заметив, какой болью светились глаза ученика, мастер Синанджу отбросил маску гнева.
— Что тебя тревожит?
— Мне не хотелось бы об этом говорить.
Чиун сцепил пальцы с невероятно длинными ногтями.
— Нет скажи!
В этот момент в дверь позвонили.
— Я открою, — бросил кореец.
Минуту спустя он вернулся с конвертом в плотной пластиковой обертке. Небрежно бросил его на кухонный стол.
— Что это? — спросил Римо.
— Ничего.
— Откуда ты знаешь, если...
— Тебе. От Смита.
— Там, наверное, что-то важное...
— Нет. Важно совсем другое. Это печаль в твоих глазах.
— Я все же посмотрю, — сказал Римо.
Лишь потому что во взгляде ученика мелькнул какой-то интерес, мастер Синанджу позволил ему распечатать конверт.
Письмо было отправлено федеральной почтой «Экспресс» и упаковано в такой плотный «Тивек», что даже служащие доставки, небрежно швыряющие конверты к дверям адресатов, не смогли повредить его. Теперь даже строящиеся дома обтягивали «Тивеком» перед тем, как прибить наружную обшивку. Пакет удавалось вскрыть лишь очень острым предметом.
Римо пытался подцепить край липкой ленты ногтем, но не смог и нетерпеливо рванул. Обертка треснула, точно папиросная бумага.
Из конверта выпала сложенная вдвое стопка зеленых листков компьютерной распечатки. Римо взглянул на верхний.
— А, ерунда, — сказал он и швырнул бумажки в мусорное ведро.
Мастер Синанджу достал листок из ведра и пробежал глазами список имен:
"Уильямс Аарон
Уильямс Адам