Мы как раз обсуждали мое возможное участие в «Кровавой свадьбе», когда у нашего столика возник известный режиссер — высокий нескладный мужчина, который иногда появлялся на театральных фестивалях.
— Как делишки, Фергус? — спросил он, пожимая моему спутнику руку. — Где сейчас занят?
— Дермотт! — Фергус вскочил, улыбаясь от уха до уха. Он представил меня режиссеру.
— Приятно познакомиться. — Мужчина склонился к моей руке для поцелуя. — Вы отхватили лакомый кусочек, Мэдлин. Приглядывайте за ним! Фергуса ждет большое будущее. Ну, мне пора. — Он торопливо попрощался, одновременно кивая кому-то за дальним столиком. Фергус так и не успел пригласить его на премьеру «Тома Пейна», на что очень рассчитывал.
Однако скорый уход режиссера его не расстроил.
— Слышала? Ты слышала? — Он сиял. — Дермотт меня хвалил! Это кое-чего да стоит, Мэдлин! Ну же, бросай свою дурацкую труппу, присоединяйся к «Эйвонри». «Кровавая свадьба» не принесет тебе ничего, кроме головной боли. Они только начали репетиции и легко смогут найти тебе замену. — Если бы я не была такой слепой, то могла бы заподозрить, что мой талант не ценят и в грош. — Прошу тебя! Сделай это для меня. Вместе мы поднимемся до самых звезд!
Когда вы читаете последнюю реплику Фергуса, вас, должно быть, тянет рассмеяться. Но для меня его слова были слаще меда. Мольба в его глазах была такой искренней. Я видела, что Фергусу нужна поддержка.
Он наклонился через стол и взял мои руки в свои.
— Ты дорога мне, Мэдлин. Без тебя я не справлюсь. Возможно, путь будет тернист, но ты поможешь мне преодолеть трудности. Когда выйдет «Том Пейн», меня ждет успех. Это станет прорывом, которого я так жду. После этого есть шанс попасть в национальный театр. А там, глядишь, предложат и солидные роли в кино! Дермотт сказал, что меня ждет блестящее будущее! Ты же сама слышала!
Он обернулся, надеясь, что режиссер еще в зале, но тот уже ушел. Фергус качнул головой, не позволяя себе расстраиваться по этому поводу.
— Если нужные люди не придут на премьеру, я приглашу их сам на второй показ. — Он смотрел на меня с мольбой и преданностью, словно спаниель.
Лично я не была убеждена, что тот же Дермотт не забыл о Фергусе через мгновение после того, как распрощался, но не ответить на мольбу не могла.
— Хорошо, милый. Я буду с тобой. Думаю, у нас все получится.
Так я бросила свою труппу и стала помощником менеджера сцены в «Эйвонри». Работы было невпроворот, но я получила море удовольствия. Мне неплохо платили, поскольку труппа заработала немалые деньги за прошлые постановки и участие в фестивалях и могла себе позволить раскошелиться. Мне нравилось то, чем я занималась.
Однако прошло несколько лет, прежде чем Фергус перешел из ранга полупрофессионалов в профессионалы. И случилось это вовсе не в составе «Эйвонри», а в труппе «Фокус», работавшей по методу Станиславского.
Я до сих пор скучаю по тем временам, когда была задействована в постановке «Тома Пейна». Мне недостает настоящей работы, ощущения причастности к общему делу. Какую бы маленькую лепту я ни вносила, мне было приятно чувствовать себя винтиком в огромной театральной машине. Триумф одного там приравнивался к успеху целой группы людей, и каждый мог отнести его на свой счет.
Помните, как обозвал Фергус театральных деятелей в ту ночь, когда мы с ним познакомились? Зоопарком. Мы по-разному видели нашу работу. Я не чувствовала себя частью зоопарка, погружалась в дело с головой, пребывала в приподнятом состоянии духа, наслаждалась каждой секундой, радовалась малейшему успеху.
Фергус не слишком любил бывать на актерских тусовках, хотя и понимал, что необходимо засветиться везде, где можно. Он умел быть звездой на публике, хотя, насколько я понимаю, откровенно презирал всю эту суету. А вот мне нравились актерские посиделки. Даже с моей несущественной должностью я была здесь своей в доску. Мне доставляли удовольствие шутки этого круга, сплетни о звездах, рассказы актеров.
В те времена актеры частенько собирались на квартирах, выпивали, общались, пели только им известные песни, репетировали отрывки из пьес. Кстати, песни по большей части были полными меланхолии и хватающими за душу. Моим коньком было исполнение «Сына мясника» — баллады, посвященной ранней смерти, мучениям и вселенской печали. Когда я запевала, все умолкали и шикали на тех, кто позволял себе шептаться и шмыгать носом. Затем вступали остальные, подтягиваясь по одному, пока исполнение не переходило в мощный хор голосов. Получалась, что я все же нашла свою, хоть и крохотную, аудиторию. Еще бы мне не любить подобные тусовки!