Но я не единственный страдал от ревности. В полутьме я заметил ярко-красное платье, это Лола наблюдала за ними, прячась за стойкой. Представляю, как должна чувствовать себя женщина, которой пренебрегли. Она выглядела так, будто готова всадить Хэннаху нож в спину, если ей только представится хотя бы малейшая возможность.
Я не знаю, о чем они говорили там, на площадке для танцев, но когда оркестр умолк, они подошли к пианино, и Хэннах сел за него. Он оказался неплохим пианистом и тут же уверенно начал вступление к "Сан-Луи блюз", а Джоанна Мартин запела.
Она пела хорошо, гораздо лучше, чем я думал. Казалось, она целиком отдавалась песне, и публика чувствовала это. Потом они исполнили "День и ночь" и "В ритме бегин", самый потрясающий хит той осени, который повсюду передавали по радио, даже на Амазонке.
Но с меня было достаточно. Я оставил их, прошел по мосткам на причал и поплелся под дождем в отель.
Я лежал уже в постели почти час и начал даже засыпать, когда голос Хэннаха вернул меня к действительности. Я встал с кровати, прошлепал к двери, открыл ее и выглянул в коридор. Хэннах, явно очень пьяный, стоял с Джоанной Мартин у двери номера в конце коридора, который, как я догадался, она занимала.
Он неуклюже пытался поцеловать ее, как это обычно делают пьяные мужчины. Судя по всему, она не нуждалась в помощи и весело смеялась над ним.
Закрыв дверь, я подлез под противомоскитную сетку и закурил. Я никак не мог понять, отчего меня всего трясло, от злости, или от неудовлетворенного желания, или от того и другого сразу. Лежа в постели, я жадно курил и проклинал все на свете. Вдруг дверь тихо открылась и снова закрылась. Послышался звук закрываемой задвижки, и снова наступила тишина.
Я почувствовал ее присутствие в темноте даже прежде, чем ощутил запах духов. Она сказала:
— Хватит дуться на меня. Я же знаю, что вы здесь. Вижу вашу сигарету.
— Сука, — бросил я.
Она отвела противомоскитную сетку, послышался шорох сбрасываемой на пол одежды и еще чего-то, и она скользнула в кровать ко мне под бок.
— Вот как славно, — продолжала она тем же самым тоном. — Полковник Альберто хочет вылететь на самой заре. Сестра Мария Тереза и я получили строгое указание от Хэннаха быть на аэродроме не позже семи тридцати. Кажется, он думает, что с ним нам будет более безопасно.
— Решайте сами.
— Вы отличный пилот, Нейл Мэллори. Как утверждает Хэннах, он такого еще не видел. — (Ее губы щекотали мою щеку.) — Но вы совсем не знаете женщин.
Я не стал с ней спорить, у меня внутри все горело, и это не могло долго продолжаться. Прижав ее к себе, я ощутил кожей холодок от напрягшихся сосков ее груди.
Я испытывал необычайное возбуждение. Но было еще что-то другое, большее. Я лежал, обнимая ее, и ждал от нее хоть какого-то знака, который мог быть, а мог и не быть. Мне казалось, что целый мир затаился в ожидании. И в этот нескончаемый момент я вдруг ощутил странное предчувствие, что в течение всей моей последующей жизни никогда не переживу ничего лучше того, что мне предстоит сейчас. Что бы ни случилось потом, это будет означать еще и торжество над Хэннахом.
Она крепко меня поцеловала раскрытыми губами, и ожил весь мир, расцветившись огнями по небу, а потом снова пошел дождь.
Глава 8
Дерево жизни
Меня разбудили лучи солнца, проникавшие через окно. Противомоскитная сетка развевалась от легкого ветерка. Я лежал один, в пустой постели, а когда приподнялся на локте, то увидел сквозь сетку сеньора Хука, который ставил поднос на стол.
— Завтрак, сеньор Мэллори.
— Который час?
Он мрачно посмотрел на большие серебряные карманные часы:
— Ровно восемь, сеньор. Сеньорита сказала мне, что вы просили разбудить вас именно в это время.
— Я понимаю, но когда вы говорили с ней?
— Примерно час назад, когда она уезжала на аэродром с доброй монахиней. Это все, сеньор?
Я кивнул, и он удалился. Налив себе кофе, я подошел к окну. Теперь они уже летят в Ландро. Меня охватило странное чувство личной потери, но мне показалось, что я уже подготовлен к этому. Завтракать мне расхотелось. Быстро одевшись, я выпил еще одну чашку кофе и отправился по своим делам.
Прежде чем отправиться на аэродром, мне предстояло выяснить кое-какие поручения, я взял кеб, стоявший у отеля. Прежде всего — почта, потом запасные части к динамо для агента одной горной компании в Ландро, да еще Фигуередо просил меня захватить ящик импортного лондонского джина.
На аэродром я попал только в половине десятого. Около башни стоял "Хевиланд Рапид", и, казалось, вся наземная команда суетилась вокруг него. А мой "Бристоль" еще даже не выкатили из ангара. Я открыл дверь, и кебмен внес туда за мной ящик джина.
А в кабине пилота сидела Джоанна Мартин и читала книгу. Увидев меня, она широко улыбнулась:
— Что вас так задержало?
В первый момент я потерял дар речи, настолько велико было мое удивление. Я ни секунды не сомневался в одном — что никогда и никому так не радовался, как ей. И она, судя по смягчившемуся выражению лица, поняла это.
— Что случилось? — спросил я.
— Я решила лететь с вами, только и всего. Мне показалось, что это гораздо приятней.
— А как к такому решению отнесся Хэннах?
— О, он не был слишком доволен. — Она вылезла из кабины, свесила ноги наружу и спрыгнула ко мне на руки. — Кроме того, он в сильном похмелье.
Кебмен принес мешок с почтой и бросил его на пол рядом с ящиком джина. Он замер, раскрыв рот от восхищения, я расплатился и отослал его.
Как только мы остались одни, я поцеловал ее и тут же разочаровался. Ничего похожего на то, что я испытал прошлой ночью. Ее губы остались холодными и неподвижными, и она отстранила меня от себя на расстояние вытянутой руки, небрежно потрепав меня по щеке:
— Может быть, нам пора отправляться?
Я не мог понять, чем объяснить столь резкую перемену. Увы, моя вина заключалась лишь в том, что ожидал слишком многого, но осознал я это только потом. В молодости все думают, что если ты кого-то любишь, то он тоже должен любить тебя.
Как бы то ни было, я погрузил груз позади сиденья в кабине наблюдателя и отыскал для нее старое летное кожаное пальто и шлем, которые мы держали для пассажиров. Пришли трое из аэродромной команды, которые видели, как я приехал, и мы выкатили "Бристоль" из ангара.
Я помог Джоанне залезть в кабину наблюдателя и пристегнул ее ремнями.
— Вам необходимо надеть очки, — предупредил ее я. — Тут чертова уйма насекомых, особенно на взлете и при посадке.
Когда она надела защитные очки, то показалась мне еще более далекой — совсем другой человек. Но, может, это только мне показалось? Я забрался в кабину, сделал все проверки и запустил стартовое магнето, а трое механиков встали в цепочку, взявшись за руки, и провернули пропеллер.
Мотор взревел. Я посмотрел назад через плечо, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Она не улыбнулась, а просто кивнула, и я дал газ, вырулил к концу взлетной полосы, развернулся на ветер и по какой-то непонятной причине почувствовал себя полностью подавленным.
Я летел легко и спокойно, будто вез молоко. Условия полета оказались на редкость удачными. Я полагал, что ей интересно лететь, хотя она не выказала никаких признаков особого возбуждения. И в самом деле, за все время полета мы только дважды побеседовали по переговорной трубке. Один раз — когда я сворачивал на Мортес с Негро, а второй раз — когда мы подлетали к Ландро и я готовился к посадке.
Меня удивило только одно — "Хейли", стоявший у ангара. Я рассчитывал, что он давно уже на пути в Санта-Елену.
Когда самолет остановился, нас встретил Менни с двумя рабочими. Он улыбнулся мне:
— Что вас задержало? Сэм метался, как кошка на горячей печке.