Сержант был изысканно вежлив и так старался угодить, что я принял от него сигарету.
Итак, я снова очутился у офиса комманданте в Манаусе, и на какое-то краткое мгновение мне показалось, что все прошедшее мне почудилось и на самом деле ничего не произошло.
В тишине прожужжала муха, потом послышались голоса. Дверь открылась, и комманданте галантно проводил сестру Марию Терезу к выходу. В привычной для нее монашеской одежде из белого материала, какой носят в тропиках, полученной, как я догадывался, от сестер какого-то другого ордена, она выглядела совсем буднично.
Ее улыбка слегка угасла при виде меня. Комманданте формально пожал ее руку:
— Полностью в вашем распоряжении, как всегда, сестра.
Она что-то пробормотала в ответ и удалилась. Он повернулся ко мне, излучая радушие, и протянул руку:
— Мой дорогой сеньор Мэллори, я так сожалею, что заставил вас ждать.
— Все в порядке, — ответил я. — Мой пароход отходит не через час.
Он пригласил меня сесть, предложил сигару, от которой я отказался, и наконец сам уселся за письменный стол.
— Вот у меня ваш паспорт и разрешение на проезд. Все в порядке. У меня еще есть два письма, боюсь, что они уже давно получены. — Он передвинул мне небольшую стопку бумаг. — Я и не подозревал, что у вас офицерское звание в Королевских военно-воздушных силах.
— Только в резерве, — ответил я. — Это большая разница.
— Была когда-то, мой друг, если верить газетам.
Я положил паспорт и разрешение на проезд в нагрудный карман и просмотрел письма. Оба пришли на мой старый адрес в Лиме. Одно — от отца с матерью, я узнал его по почерку. Другое — от командующего военно-воздушными силами, он обращался ко мне — пилот-офицер Н. Дж. Мэллори. Они могут подождать, оба письма.
Комманданте посмотрел на меня:
— Ну вот вы наконец едете домой, в Англию, и сеньор Штерн с вами. Я так понимаю, что он получил визу?
— Конечно.
Наступила короткая пауза. Он оказался в некотором затруднении, не зная, что сказать еще, и сделал самую простую вещь — вскочил на ноги, обошел стол и щелкнул каблуками:
— Ну, не смею вас больше задерживать.
Мы подошли к двери, он открыл ее и протянул мне руку. Когда я взял ее, улыбка исчезла с его лица. Я почувствовал, что ему необходимо сделать какие-то комментарии к тому, что произошло. И он сказал:
— Несмотря ни на что, я горжусь тем, что был его другом. Какой храбрый человек! Мы должны помнить его благородную смерть, а не то, что случилось с ним до этого.
Я промолчал. Да и стоило ли что-то еще говорить? Я просто пожал руку, и его дверь закрылась за мной в последний раз.
Когда я шел через украшенный колоннами холл, меня окликнули по имени. Я обернулся и увидел спешащую ко мне сестру Марию Терезу.
— О, мистер Мэллори, а я ждала вас. Хотела воспользоваться случаем и попрощаться с вами.
Она выглядела совсем как прежде. Выглаженное белое одеяние, румянец на щеках и спокойное выражение умиротворения на лице, совсем как тогда, когда я впервые увидел ее.
— Очень любезно с вашей стороны.
— В некотором роде я чувствовала, что мы никогда по-настоящему не понимали друг друга, и сожалею об этом.
— Так и есть. Во всех отношениях. Я понимаю, вы собираетесь остаться здесь?
— Совершенно верно. Скоро и другие прибудут из Америки, чтобы присоединиться ко мне.
— И снова поехать туда же, вверх по реке?
— Именно так.
— А почему бы вам не оставить их в покое? — спросил я. — Почему никто не хочет оставить их в покое? Они не нуждаются в нас — ни в одном из нас — и в том, что мы можем им предложить.
— Не думаю, что вы все хорошо сознаете.
До меня вдруг дошло, что просто теряю с ней время.
— Тогда я рад, что не сознаю, сестра.
И в самый последний момент нашей встречи мне вдруг показалось, что я на самом деле понял ее. У нее было что-то совсем другое во взгляде, что-то неопределимое, а может быть, просто я принимал желаемое за действительное. Она повернулась и ушла.
Я смотрел, как она спускается по ступеням лестницы к очереди извозчиков, которые дремали под жгучим солнцем. Вроде бы ничего не изменилось, и в то же время все стало другим.
Больше я ее никогда не видел.
Я стоял у кормовых поручней парохода. Прошло уже полчаса, как мы отошли от Манауса. И тут я вспомнил про письма. Как раз когда читал письмо от командующего военно-воздушными силами, меня отыскал Менни:
— Что-нибудь интересное?
— Меня переводят на действительную службу. Должен был явиться уже два месяца назад. Письмо ходит за мной еще с тех пор, когда я работал в Перу.
— Да? — Он печально покачал головой. — Новости из Европы, кажется, становятся с каждым днем все хуже и хуже.
— Одно только ясно, — ответил я. — Они стараются собрать пилотов домой. Всех, кого могут.
— Мне тоже так кажется. А что там в Белеме? Обратитесь ли вы к своему консулу за разрешением проехать домой?
Я покачал головой, потом вынул маленький матерчатый мешочек, который дал мне Авила в церкви миссии Санта-Елена, и подал ему. Он открыл его и высыпал на ладонь дюжину необработанных довольно крупных алмазов.
— Прощальный подарок Авилы. Я знаю, что это незаконно, но за них в Белеме можно получить без хлопот две или даже три тысячи фунтов. Половина — ваша, и мы едем домой с комфортом.
Он положил алмазы обратно в мешочек.
— Как странно. Жить так, как жил он, и умереть таким отважным человеком!
Я подумал, что он будет продолжать и затронет то, что осталось недосказанным между нами, но все получилось иначе.
— Мне надо написать письмо. Увидимся позже. — Он потрепал меня по руке и ушел прочь.
Я не слышал, как она подошла, но почувствовал ее присутствие за своей спиной.
— Я только что говорила с капитаном. Он сообщил, что на следующий день после нашего прихода из Белема отходит судно в Нью-Йорк.
— Хорошо, — кивнул я. — Вы еще успеете слетать в Калифорнию и сделать пробу на студии компании MGM.
Горизонт, залитый пурпурным и золотым, казался охваченным пламенем.
— Я только что видела Менни, — продолжила она. — Он сказал, что вы получили письмо о зачислении в Королевские военно-воздушные силы.
— Совершенно верно.
— И вы довольны?
Я пожал плечами:
— Если будет война, а видно, к тому идет, то мне надо быть там.
— Могу я писать вам? У вас есть адрес?
— Если хотите. Я буду некоторое время в городке, который называется Биггин-Хиллз. Истребительная эскадрилья. А моя мать всегда перешлет письмо, если надо.
— Отлично.
Она стояла в ожидании, что я сделаю какой-то ход, но я медлил. Наконец она нерешительно произнесла:
— Если спуститесь вниз, то, надеюсь, знаете мою каюту.
Я покачал головой:
— Не думаю, что в этом есть смысл.
Он будет всегда незримо стоять между нами. Мы оба понимали это. Она заторопилась уходить, но потом задержалась и повернулась ко мне:
— Да, я немного любила его и не стыжусь. Несмотря на все, он для меня — самый бесстрашный человек из всех, кого я знала, герой, и таким навсегда запомню его.
Ее слова прозвучали прямо как реплика из плохой пьесы. Ей-богу! Он заслуживал гораздо большего.
— Он не герой, Джоанна. Он подонок, с самого начала, но только храбрый подонок и, возможно, самый лучший пилот из тех, кого я встречал. И давайте покончим с этим.
Она ушла, ожесточенная и сердитая, но мне не было уже до нее никакого дела. Хэннах оправдал бы мое поведение, вот что, пожалуй, для меня самое важное.
Я снова повернулся к поручням, солнце склонилось к закату за деревьями, и спустилась ночь.