Момент триумфа. Момент перерождения. Он почти взобрался на гору, избавился от всего тянущего вспять, удерживающего, вырвался из плена и дальше покатится свободной сокрушительной лавиной. Вольный как птица, как ветер. Он чувствовал приближение ЭТОГО. Он жаждал ЭТОГО!
Пылающий факел в центре огненного кольца разгибал скрюченную спину. Боль достигла пика своих мучений и своего блаженства. Последние ошмётки кожи сползали с него дымящимися полосами. Падали и тут же испарялись. Обнажали его внутреннюю основу. Его сокровенную суть. Сэм широко распахнул руки в своём видение, готовый обнять весь мир, в который входил заново. Он смеялся, такой счастливый.
Тени не получат его! Он выстоял. Он следовал за направляющим Гласом, и тот провёл его через испытание. Он вкусил огненной стихи тёмного мира, и теперь сила огня останется в нём навеки. Его Сила!..
Внезапная тяжесть упала на плечи, обрушив Сэма обратно на колени. Эта новая боль не была столь страшной, как до того, но она не давала ему восстать. Он вновь начал задыхаться... Сэм зарычал. С надрывным воплем он распрямлял свои молодые, полные сил ноги, что представлялись ему только обглоданными добела костями. Голый костяк всё же поднимался!
И с тем, как он преодолевал сопротивление, насланный на него морок выцветал, наполняясь красками реального мира. Вместо смрада горелого мяса Сэм ощутил сладковатый душок эликсира, что успел растечься по всей лаборатории старика. Вот и сам учитель склонялся над ним. Не просто склонялся, а стоял одним коленом на его груди, в то время как худая жёсткая рука сдавливала ему горло. Зубы оскалены, на закушенных губах пузырится алая пена. Старик пыхтел, выдерживая едва посильное для себя напряжение.
Сэм дёрнулся в тщетной попытке освободиться. Ещё он уловил серебристый отблеск, что коснулся его горла холодным поцелуем... Пожирающее пламя с удвоенной яростью вцепилось в остатки его плоти. Теперь была одна лишь боль и никакого наслаждения. Он тонул в этой боли. Захлёбывался. А огненное кольцо сжималось вокруг него, постепенно опадая и выгорая дотла. Тьма накрывала мученика погребальным покрывалом.
Но в самом конце на миг он отбросил тяжесть пламенной тьмы.
Он очнулся, когда наружный свет уже сменялся вечерними сумерками. Сумерками следующего дня. На этот раз всё затянулось ещё дольше. С каждый разом всё дольше.
Первые мгновения просто лежал, распластавшись на дрянном паласе, смотря в затянутый паутиной потолок коморки, что двадцать лет служила ему кабинетом. Из-за шторины на окне пробивалась блеклая серость. Пахло затхлостью, приторными миазмами, свечным воском и кровью.
Тело ныло, словно переломанное в сотне мест, словно все кости в нём были выдернуты и заменены битым стеклом. Сколько ни бегай от смерти, а вечно убегать не получится. Его это пугало. Даже сейчас, в первый день обновления. Поэтому он всегда и тянул до последнего.
Со стоном повернулся на бок. Правую руку тут же пронзила боль. Проклятый недоносок отпихнул его. Он упал - старая кость треснула, как сухая ветка - и едва не расплескал чашу. Это стало бы крахом. Он должен был выпить её, пока в мальчишке ещё теплилась жизнь. Выпить до дна.
Нет, нельзя впредь так затягивать.
Но ничего, кости заживут. Теперь у него всё заживёт.
Он перевернулся на другой бок и увидел чашу. В засохших разводах. И разбитую - уже просто горсть черепков. Когда он упал без чувств, упала и она. Жаль, памятная была вещица.
Надо подниматься. Потихонечку полегонечку. Следовало прибраться. И вырыть в погребе яму... Искать парня никто не станет - уже пять лет, как родители его мертвы, а с прочей роднёй он не общался; здесь же его видели лишь посыльные служки, которым нет дела до чужого человека. Но осторожность лишней не бывает. Только она и позволяла ему все эти годы хранить свой секрет от загребущих лап, что с радостью бы в него вцепились.
А когда закончит с уборкой, из говяжьего языка и яиц он приготовит себе праздничный ужин...
Всё же, какой упёртый попался дурачок. Без особых задатков, но упёртый. Хотел прыгнуть выше головы. Такие всегда сами находили его, слетались как мухи на мёд, надеясь поживиться сладеньким... Он утробно хмыкнул. Живот сразу свело. Блевать ему ещё дня два. Мелочи. Хуже, что опять придётся срываться с места. Выискивать жильё поскромнее да понезаметнее. Этого он не любил больше всего прочего.
Ох, как же крутит. Нет, вставать ещё рано.
Он с бесконечным наслаждением вытянулся во весь рост. На лицо упала прядь волос. Уже не столь седых, сколь серых. И вихрящихся. Несмотря на боль, он затрясся всем телом. Просто не мог удержаться...
На полу пропахшей алхимическими испарениями комнатушки лежали двое. Один с неестественно вывернутой шеей, весь в крови. Рубаха и палас под ним пропитались ею насквозь. У другого кровь свернулась на подбородке тёмной бородой. Из его раскрытого рта, где зубы покрывала вязкая плёнка, а на языке застыл привкус меди, исходили судорожные хрипения. Словно каркал старый ворон. Человек хохотал.
<p>
Конец</p>
<p>
1</p>
<p>
</p>
<p align="right">
</p>
<p>
</p>