Лео кивнул.
– Всю жизнь с ними.
– Можешь забрать его за тридцать тысяч песет[12].
Матео потянул брата за руку:
– Пожалуйста, давай купим его. Нельзя оставлять лошадку с этим ужасным человеком.
– Почему так дешево? – спросил Лео. – Ты сказал, он чистопородный жеребец. И явно стоит больше.
Старик ухмыльнулся, продемонстрировав отсутствие зубов, что придавало ему еще более отталкивающий вид.
– Он же дикий. Необучаемый. И я вам честно об этом сказал. Так что еще благодарить меня должны.
Парень снова взглянул на коня. Тот не выглядел диким, а, напротив, казался сломленным, словно из него вышибли дух.
– Прошу, – умолял младший брат со слезами на глазах. – Мы не можем его тут оставить.
Лео протянул старику руку со словами:
– Двадцать пять тысяч. По рукам?
Тот плюнул себе на ладонь и с размаху хлопнул по руке парня.
– Он твой. Но не говори потом, что я не предупреждал.
Лео наклонился, прижался лицом к носу жеребца и выдохнул. Через мгновение тот дохнул ему в ответ теплом.
– Как его зовут? – спросил парень.
– Дьябло, – прозвучал ответ.
Но новый хозяин лошади не вздрогнул.
Дьябло. Дьявол.
7
1978
Вайолет дрожала в своем шерстяном пальто, которое промокло насквозь и пахло теперь шерстью старого лабрадора. Зубы у нее стучали, а губы приобрели пугающий синий оттенок. Тара обнимала мать, стараясь хоть немного согреть и поддержать ее:
– Вперед, нам нельзя останавливаться.
Женщина с трудом брела вперед. Узкое платье позволяло делать лишь небольшие шаги. За собой она тащила по тротуару мешок с одеждой.
– Не могу поверить, что он это сделал, – сказала она в сотый раз. – Зачем? Почему он такой мстительный?
– Да, мама, ты уже это говорила. Но все уже произошло. Так что теперь нам лучше сосредоточиться на том, чтобы найти себе новое жилье. Если, конечно, ты не хочешь ночевать в подземном переходе с другими бездомными.
Вайолет потерла глаза. Тушь сплыла на середину щек, придавая ей сходство с пандой.
– Я так больше не могу, Тара. Стоит чему-то хорошему произойти, следом обязательно случится что-то ужасное. Словно мне не позволено быть счастливой.
– Хватит, мам. Вообще-то я капризный ноющий ребенок, а не ты.
Женщина выдавила из себя улыбку.
– И как ты умудрилась вырасти такой умницей при такой никчемной матери, а?
– Сама не знаю, загадка какая-то. – Тара сделала паузу. – Может, нам пора вернуться домой? К твоим родителям?
Вайолет остановилась так резко, что непроизвольно дернула Тару за руку.
– Нет, детка. Ты знаешь, что это невозможно.
– Все возможно, мам. Мы могли бы…
– Нет, Тара. И хватит об этом.
Они продолжили свой путь в молчании. На улицах было пустынно. Только бродячая собака в переулке гоняла туда-сюда пустую консервную банку.
– Ну и грохот, – пробормотала Вайолет.
Они уже были на окраине города, среди многочисленных магазинов с металлическими ставнями на окнах и разнообразными граффити на стенах. В хозяйственном магазине горел голубоватый свет лампочки, которая призвана была отпугивать насекомых или что-то в этом роде. Он придавал всему интерьеру какое-то мистическое свечение.
Вайолет посмотрела на их отражение в витрине:
– Только взгляни на нас, Тара. Можешь себе представить, что я выйду на сцену в «Аметист Лаундж» в таком виде? – Она посмотрела на длинный шлейф своего платья. – Ему конец. Точно.
Тара проигнорировала ее жалобы.
– Посмотри сюда, – девочка указала матери на объявление в окне.
«Сдается комната».
Женщина усмехнулась.
– Мы не можем жить над вшивым хозяйственным магазином. Как я буду выходить на сцену, пропахшая парафином и нафталином?
Тара уставилась на мать:
– Я думаю, это не та ситуация, в которой мы можем позволить себе выбирать. Согласна?
И не удосужившись дождаться ответа, девочка постучала в стеклянную дверь с табличкой «закрыто», покачивающейся на крючке.
– Что ты делаешь, Тара? На дворе час ночи.
– Мам, – вздохнула девочка, – я замерзла, устала и проголодалась. Не говоря уже о том, что мне надоело. Сколько можно шататься по улицам, как пара шлюх…
– Тара! Не будь такой грубой.
Вайолет внезапно прислонилась к стеклянной витрине, закрыв глаза, пытаясь бороться с нахлынувшей слабостью.
– О, кто-то идет, – сказала ее дочь, заглянув в стеклянную дверь и оставив на ней след своего носа.
Девушка прочистила горло и выпрямилась, услышав, как кто-то отодвигает засовы. Дверь открылась, и ночную тишину нарушил звук колокольчика. Пожилой джентльмен успел накинуть халат, но его зубы, вероятно, так и остались в стакане на прикроватной тумбочке.