– Натан?
Затейливое сплетение длинных темных волос, обрамляющих бледное лицо, с которого на него смотрели два черных глаза. Крики чайки вывели Карлу из гипноза. Он улыбнулся ей.
– Долго же ты не приходил, – сказала она.
Возможно, это был намек на годы, что пролетели с того дня, как он уехал? Или на те недели, что она провела во власти Дуки? Или на часы, которые она прождала его на паркинге в Новелесде? «Прийти» могло означать все – добраться до места назначения, достигнуть цели, перейти на следующий этап.
– До глубины сердца добираться дольше, чем до края света.
Это было все, что Натан смог сказать. Он вновь терпел поражение. Она была красива, несмотря на страдания, которые ей пришлось перенести. Ее красота, которая подвергалась стольким испытаниям – побои, изнасилование, лишения, алкоголь, наркотики, СПИД, – казалась вызовом пороку. Натан по-прежнему любил Карлу. Он отвернулся от нее, чтобы указать Леа на появившуюся на поверхности воды кожистую черепаху весом в полтонны. Карла опустила веки. Черты ее изможденного лица разгладились. Она заснула спокойным, естественным сном. На горизонте мелькнула спина кита. На палубе появилась Рейн и села напротив него, опершись спиной о леер.
– Все будет в порядке? – спросил Натан.
– Ай-ка заперты в трюме. У них у всех такая сильная ломка, что они готовы броситься в море. Надеюсь, что метадона хватит.
– Я имел в виду тебя, Рейн.
– Я больше никогда не увижу отца Мне больно думать об этом.
– От этих мыслей можно избавиться.
– Вы странный человек.
– Как и все пассажиры этой посудины.
– В отличие от них, вы прекрасно выполнили свою миссию.
– Я, кажется, спас вдову и несколько сирот, но мне не удалось арестовать виновных.
– Речь шла не о сражении с врагами. Только о людях, которых нужно было спасти.
190
Натан размышлял, сидя на берегу. Он вновь обрел человеческий облик. Леа и Карла купались в море. Девочка которая так долго страдала оттого, что мать покинула ее ни словом ее не упрекнула, стараясь, напротив, поскорее сблизиться снова. К Карле вернулись материнские чувства, которые албанцы пытались в ней убить. Она вышла из воды и, ничем не прикрытая, молча вытянулась на берегу рядом с Натаном. Она понимала, что близости ее загорелого тела и его новых контуров достаточно, чтобы отвлечь его. Прошло уже четыре недели, в течение которых уцелевшие после операции «Доллз бэнг» женщины в застенках Голо Итака сражались с последствиями наркотической интоксикации. Пятьдесят одна ай-ка с невероятным трудом переносили предписанный им строгий режим. По ночам узницы стонали в своих камерах и бились головой о стены. Девушки, которые тайно давали советы сильнейшим мира сего, корчились на грязном полу и кривлялись между заржавленными прутьями решетки. У этого метода оказалось несомненное достоинство: за краткий срок были достигнуты впечатляющие результаты. Наряду с этим затворничество Карлы напоминало скорее процедуры на морском курорте. Натан сам занимался ее реабилитацией, используя гипноз и массаж, который способствовал циркуляции энергии, восстановлению баланса в организме, снятию напряжения. Он вел с ней и с Леа долгие беседы, во время которых Карла постепенно, частица за частицей, восстанавливала свою личность. Присутствуя при возрождении той, кто дала ей жизнь, Леа обретала точку отсчета для собственного восстановления. Поскольку девочка сразу стали повиноваться капризам Дуки, наркотиками ее не пичкали. Она никогда не видела лица «дьявола», который брал ее сзади или требовал фелляции. По мнению Натана – одной психической травмой меньше. Что касается прочих психических травм, их могла излечить только материнская любовь. Излечивая мать, он лечил дочь.
– Когда ты исчезнешь опять? – спросила его Карла.
– На этот раз я тебя предупрежу.
– А вместе у нас ничего не получится?
– А ты сама как думаешь?
– Год назад ты бросил меня, когда я не была так опустошена: ни десятков клиентов в день, ни наркотиков, ни болезни. Теперь я не знаю, что может тебя удержать. Ты исполнил свою роль Зорро – и прощай. Впрочем, я даже не уверена, что имею право на твое «прощай».
– Что ты ко мне испытываешь?
– Я любила тебя и ненавидела, как никого на свете.
– Я никогда не испытывал к тебе ненависти.
– Я не умею быть равнодушной. Если я люблю, то готова отдать все, если ненавижу, то способна убить.
– Знаю.
Она толкнула его назад, села верхом ему на грудь, сдавила шею, облила каскадом волос. Ей хотелось одновременно и поцеловать его, и задушить.