– Как давно вы не видели вашу дочь?
– Несколько лет.
– Что вам мешало видеться?
– Аннабель не хочет, чтобы мы пятнали ее безупречную репутацию. Французское государство всегда проявляло глубокую нетерпимость в отношении общин, подобных нашей. Мы несовместимы с амбициями Аннабель.
– Она собиралась приехать на юг в следующем месяце.
– Не для того, чтобы повидаться с нами.
– Похитители с вами так и не связались?
– У нас есть телефон, почтовый ящик, сайт в Интернете и двое легавых у входа в усадьбу. Думаю, если бы эти люди захотели проявиться, они бы легко это сделали.
– И каковы же другие грани любви? – спросил вдруг Натан.
Сильви удивилась вопросу, не имеющему прямого отношения к расследованию.
– Мы практикуем любовь в трех основных ее формах: сексуальной, чувственной и семейной. Все три зависят от различных нейробиологических процессов, унаследованных в ходе эволюционного процесса. Сексуальное желание вызывает тестостерон, любовную страсть – допамин, а привязанность – оцитоцин. Эту химию Природа разработала, чтобы обеспечить человеку воспроизводство рода, доставить ему наслаждение и позволить жить в гармонии. Наше общество, в котором господствует религия, внушило нам, что эти три проявления любви надо рассматривать как последовательные звенья одной цепочки. Влюбляешься, производишь детей, растишь их. Мы же разрушили эту последовательность и практикуем любовь, не ограничивая себя.
– Любовь делает зависимым, уязвимым, слепым, ревнивым, неуравновешенным. Ведет к страданию.
– Следовать вашей буддистской концепции уничтожения боли уничтожением наслаждений – все равно что избегать знания, лишь бы остаться блаженным идиотом. Любовь без запретов побуждает нас к доброте, творчеству, великодушию, щедрости, нежности, любопытству. К жизни. Здесь мы касаемся почти божественного, мистер Лав. Высшего счастья. Вы представляете себе, что стало бы с миром, если бы он последовал вашему кредо?
– А вы считаете себя этаким распущенным Иисусом?
– Перестаньте ссылаться на религии, которые отражают лишь искаженные образы реальности. Иисус плохо взялся за дело, мир не улучшают с помощью мазохизма и мистицизма.
– И как можно стать вашим последователем?
– Чтобы присоединиться к нашей общине, которая не устанавливает никаких правил, требуется лишь не прилагать их к самому себе. Нужно желание уничтожить свое эго, избавиться от предубеждений и суеверий, поставить под сомнение все, что нам вдалбливали в голову с детства. Надо вдребезги разбить оковы нашей свободной воли и открыть глаза на нашу истинную природу.
Речь была отшлифованной, неотразимой.
– Похоже на дзен, – сказал Натан, ища слабину.
– Дзен не верит ни во что. Мы же верим в любовь. Если бы вы не расследовали исчезновение Аннабель, я бы предложил вам остаться на несколько дней, чтобы судить самому.
– Спасибо за приглашение. Можно мне тут осмотреться?
– Мою дочь это не вернет, но если хотите устроить обыск, то мне скрывать нечего. Моя жена все вам покажет. Вы найдете ее рядом.
В соседней комнате, обитой красным бархатом, украшенной зеркалами и пурпурно-фиолетовым ковром, практиковали тестостероновую любовь. Переплетенные нагие тела извивались от наслаждения прямо на полу, усеянном подушками. Какой-то аполлон пригласил их присоединиться. Сильви ответила, что хочет поговорить с Клеа Доманж. Эфеб указал на женщину, кое-какие отверстия которой были заняты.
– Мы подождем во дворе, – сказала Сильви.
– Тебе явно не по себе, – заметил Натан, когда они оказались снаружи.
– А ты, похоже, находишь это нормальным.
– Нормальность не возбуждает.
Сильви захотелось узнать, что он задумал. Но трудно просчитать того, у кого нет «я». Рядом с ними гитарист бренчал мелодию Арло Гатри, мурлыча: «I'll be gone five hundred miles when the day is done». [3]Чуть дальше какой-то старик буквально вытанцовывал движения гимнастики тай-цзи-цюань. Другие читали, курили, рисовали, носили овощи с огорода…
– У вас есть новости о моей дочери? – к ним обращалась Клеа Доманж. На ней было белое платье.
– Мы поговорили с вашим мужем, – сказала Сильви.
– Знаю, я только что его видела. Что там за история с обыском?
– Вы могли бы говорить по-английски, мадам? Мой коллега не понимает по-французски.
Сильви предпочитала, чтобы на вопросы отвечал Натан.
– Я пытаюсь составить ее психологический портрет, – сказал Лав. – Чем он будет точнее, тем больше у нас шансов найти ее.
– Аннабель здесь не бывает. Тут вы ничего о ней не узнаете.
– Она хотела посетить вас в следующем месяце.
– Странно.
– У нее был забронирован билет до Кань-сюр-Мера.
– Кань от Эглена далеко.
– Значит, вы не собирались с ней повидаться?
– Аннабель обладает искусством становиться невидимкой.
– Это уж точно.
– Так что вам тут показать?
– Моя напарница чувствует себя немного неловко. Она подождет меня в машине.
Сильви испепелила его взглядом, но без возражений вернулась к «опелю». Она даже чуть было не уехала сгоряча, оставив Натана выкручиваться в одиночку. Однако быстро опомнилась – не для того она таскалась за ним на край света, чтобы бросить в этой ниццской глуши. Позвонила Тайандье. У того появились новости о похищении Николь Балан. На месте, которое им указал Лав, бригада криминалистов нашла волосы и волокна ткани. В лаборатории как раз изучали эти находки, тем более ценные, что впервые имелось наконец что изучать. Но это было еще не все. На месте предполагаемого преступления обнаружили следы подошв, совсем свежие.
– И догадайся, что еще? – торжествующе спросил Тайандье.
– Брось свои загадки.
– Это отпечатки кроссовок «Nike». A еще точнее, модели «Shox».
– Как у того типа, за которым ты гонялся?
– Точно. Он вернулся на место преступления, как и в Париже. А учитывая количество оставленных следов, можно заключить, что он и тут все обшарил.
– Похитители что-то выпытывают у своих жертв, и это вынуждает их возвращаться на место преступления, – подумала Сильви вслух.
– Во всяком случае, исчезновения на Монмартре и в Фонтенбло связаны. Твой спец дал маху.
– Наконец-то сдвинулись с места, – вздохнула Сильви.
– Ты где вообще?
– Вязну по уши в revival peace and love. [4]Впрочем, тут скорее love,чем peace.
– Надеюсь, ты с ним не путаешься?
– Что, ревнуешь?
– Так, немножко.
– Не вали все в одну кучу, Кристиан.
– Думаешь, этот твой парень так силен?
– Будущее покажет.
– Не чувствую в тебе убежденности.
– Думаю, мы зря теряем здесь время.
– Когда вылетаешь в Вашингтон?
– Завтра.
Она включила радио. «Франс-инфо». Европа трещала по швам, Союз наций, образованный ради обеспечения мира, уже вызывал недоверие и превращался в повод для ссор. Сильви поискала музыку, наткнулась на «American Idiot» группы «Гриндэй», решила, что это неплохо. Натан явился час спустя, как ни в чем не бывало.
– Чем порадуешь? – спросила Сильви холодно.
– Аннабель – не дочь Доманжей.
22
«"Карла-2" крейсировала в сторону Сардинии. На ее борту были банкиры, политики, деловые люди. Владимир пригласил самые сливки. Был среди них и какой-то невысокий, похожий на автомат человечек с лишенным выражения взглядом. Его сопровождала молодая, красивая и яркая женщина по имени Ивана. Ее влияние на этого типа заставило меня осознать, что и я сама влияла на Владимира. С тех пор как мы с Владом начали встречаться, он явно прогрессировал.
Лишь полтора года спустя, во время суда над ним, до меня дошло, кто на самом деле был тогда на борту…»
– Мам, а Пифагор – это кто?
Карла отвлеклась от своего рассказа, чтобы ответить на вопрос Леа. Согласно правилу, установленному матерью, девочка задала его по-французски. По понедельникам и вторникам они говорили между собой на языке Мольера. По средам и четвергам на языке Шекспира. По пятницам, субботам и воскресеньям воздавали честь языку Данте. Леа предстояло стать трехъязычной, как и ее мать.