Около полуночи подошли к улусу. Ранжуров постучался в низенькую кособокую юрту. Хозяин впустил всех троих, зажег свет.
— Принимай, Бадма, гостей, — сказал Ранжуров.
Бадма тихо проговорил:
— В улусе цаган цагда.[17] Тебя ищут. Сам Доржитаров с ними.
— Ф-ю-ить! — присвистнул Ранжуров. — Уже рыщут. Дело худо. Ночевать здесь не придется. Седлай, Бадма, коней, проводишь их до Шоролгая. Днем будете отдыхать, а ночью ехать. Мне тоже лошадь приведи.
— А вы с нами не поедете, Цыремпил Цыремпилович? — спросила Нина.
Ранжуров покачал головой.
— Не могу. У меня сейчас здесь дел по горло. Враги наши не спят. Видите, уже и цаган цагду собрали. Мы тоже спать не будем, скоро наша улан цагда[18] возьмется за клинки.
Бадма привел и заседлал четырех лошадей. Ранжуров вынул из кармана револьвер, осмотрел его и сунул за пояс. Из брезентовой сумки переложил в карманы две гранаты.
— Поехали. Я вас провожу за улус.
От юрты Бадмы поскакали рысью. Парамон держался рядом с Ниной.
Нина в душе тысячу раз благодарила Артема за то, что научил ее держаться в седле, иначе в кромешной тьме она не смогла бы ехать.
Бадма скрылся где-то впереди. Все так же моросил мелкий, редкий дождичек.
Вдали злобным лаем залились собаки, послышался стук копыт, оглушительно грянул выстрел.
Из темноты вынырнул Бадма.
— Цаган цагда! — крикнул он.
— Много? — спросил Ранжуров.
— Шибко много.
В той стороне, откуда прискакал Бадма, заполошно лаяли собаки, кто-то резко выкрикивал слова команды. Ранжуров раздумывал недолго.
— Всем нам не уйти, — сказал, спешиваясь. — Лошади у них добрые, скоро догонят. Вы скачите, а я их задержу. Обо мне не тревожьтесь. Кланяйтесь Павлу Сидоровичу. Скажите, что я скоро у него буду.
Цыремпил Цыремпилович отпустил свою лошадь. Парамон и Нина поскакали за Бадмой. Скоро они были уже далеко от улуса. Тьма и тишина окружили их со всех сторон. Впрочем, тихо было недолго — позади взорвалась граната, захлопали частые, беспорядочные выстрелы.
Нина вздрогнула, придержала лошадь. Но Бадма строго сказал:
— Стоять не надо.
Дальше скакали не оглядываясь, не останавливаясь. Заглушенные расстоянием, звуки выстрелов слабели, потом их не стало слышно совсем.
Много позднее Парамон и Нина узнали, что в эту темную, пасмурную ночь Ранжуров давал врагам свой последний бой. Он сдерживал дружинников до рассвета. Пуля перебила его ключицу. Вышли патроны. Дружинники окружили его со всех сторон и связали.
К нему подошел веселый, улыбающийся Доржитаров, потирая руки, спросил:
— Кончилось ваше время?
— Наше — нет, ваше — да.
— Упорствуешь? Ладно, убеждать не стану. Для тебя во всяком случае сегодня кончится все. Но я могу отпустить тебя, если ты всенародно признаешь, что был обманут большевиками и вместе с ними готовился поголовно истребить бурятский народ.
Превозмогая боль, Ранжуров распрямился, посмотрел прямо в глаза Доржитарову.
— Птенец, вылупившийся из яйца вороны, никогда не станет соколом, — сказал он. — А сокол, даже с перебитыми крыльями, не будет клевать падаль подобно вороне. Я не стану молить о пощаде, как сделал бы на моем месте ты…
Больше Ранжурову не дали говорить. Раскрывались двери юрт, и пастухи сначала робко, потом все смелее стали подходить к толпе дружинников. Ранжурова увели.
К вечеру Доржитаров приказал созвать всех пастухов. Гарцуя перед людьми на белом породистом жеребце, он предостерегал людей:
— Смотрите и помните: с каждым, кто пойдет с большевиками, будет то же, что мы сделаем с большевиком Ранжуровым.
Ранжурова поставили к стенке ветхой юрты. Дружинники подняли винтовки. Доржитаров торопливо отдал команду. Недружно, вразнобой ударили выстрелы. Ранжуров упал.
Бадма привел Парамона и Нину к Шоролгаю поздно вечером. В село он заезжать не захотел, взял освободившихся лошадей и уехал обратно.
В Шоролгае было тихо. Даже собаки не лаяли. Редко в каком доме сквозь ставни просачивался свет.
Нина провела Парамона гумнами к дому, где жила с отцом. Дом был пуст, пробой на двери сорван. Нина бессильно спустилась на ступеньки крыльца. Страшная догадка пронеслась в ее голове: отец попал в руки белых.
Она тихо заплакала. Парамон молча стоял рядом. Молчало и село. Черные избы словно притаились, замерли.
— Нина, — Парамон дотронулся до ее плеча, — надо у кого-нибудь спросить, что здесь произошло.
Они направились к Захару Лесовику. Дверь им отворила Варвара.