— Что пригорюнилась? — спросил он.
— Откуда ты взял? Что горевать, когда нечего надевать — знай наряжайся. А вообще-то горюю. Ухажер от меня убежал, — она со смехом показала на Артемку.
Артемка глянул сердито на Улю. Вот еще, вздумала насмехаться при всем народе! Он хотел ей ответить как-нибудь позанозистее, но тут Карпушка рванул мехи гармошки и заиграл веселую «подгорную». Артемка озорно свистнул и пропел:
Парни одобрительно зашумели. Ловко отбрил, в другой раз не станет задаваться. Но нет, не на ту напал! Лукаво сощурив глаза, Уля тут же ответила:
Перестрелка частушками между Артемом и Улей развеселила молодежь. Попросили Карпушку сыграть плясовую. Федька вышел на середину избы и, лихо топнув ногой, понесся по кругу. Невысокий, кряжистый, в другое время он бы ничем не выделялся среди парней. Но сейчас Федька был красив. Черная сатиновая рубашка, стянутая малиновым витым пояском с пушистыми кистями, ловко облегала его крепкую фигуру. Преобразился Федька.
Он остановился перед Улей, похлопал ладонями по голенищам и подошвам сапог, дважды требовательно топнул ногой и отступил назад.
Уля не заставила себя уговаривать. Она сбросила с головы полушалок, обнажив густые русые волосы, заплетенные в косу.
В конец косы был вплетен голубой бант. Когда Уля плясала, бант летал за ней, как большая бабочка. Ноги Ули в красных высоких полусапожках выбивали четкую, чистую дробь.
После Федьки и Ули плясали другие ребята и девушки. Плясал и Артемка. Он любил быструю «русскую» и плясал ее не хуже любого парня в деревне.
Карпушка-гармонист под конец умаялся до того, что, отложив гармонь в сторону, привалился спиной к стенке и сидел, вытирая со лба пот, отдуваясь, словно пробежал добрый десяток верст.
Расходились поздно. Федька и Артемка вышли вместе. Падали на землю редкие снежинки. Ночь была темна, ветрена, холодна. Федька молчал.
— Чего приуныл? О чем печалишься? — спросил Артемка.
— Непогодь, а мне в город надо, — неожиданно зло ответил Федька. — Сто верст с лишком по морозу не фунт изюму. Ты поедешь али нет, скажи, а то будешь тянуть кота за хвост.
— Я же сказал: попрошусь у бати. Прощевай…
— Обожди. Ты того… как его… С Улькой-то не шибко… Не лапай ее. Понял? Заранее упредить хочу, чтобы греха не было. Знай, эта девка занятая.
— Ну и чудило ты, Федька, — засмеялся Артемка. — Чудило!
Дед Захара Кузьмича был человек нелюдимый. Он не переносил деревенскую сутолку, драки мужиков в праздники, досужие пересуды баб в будни. Половину жизни провел в тайге, охотясь на зверя и птицу, промышляя смолу и деготь. С него-то и пристало к семье Кравцовых прозвище — лесовики. Прозвища у семейских вообще были в ходу. Фамилии знало только начальство, да и то в ведомостях по сбору налога рядом с фамилией проставлялось прозвище. Без этого попробуй найти в деревне какого-нибудь Маркела Овчинникова. Овчинниковых треть села, из них дюжина Маркелов. Прозвища, унаследованные от родителей, часто никак не подходили детям. Одного Маркела, к примеру, все звали Хлюпиком, а он был такой верзила, что его не всякая лошадь верхом увезет.
Захар же не был таким нелюдимым, как его дед, но прозвище свое все-таки оправдывал — наведывался в тайгу часто и жил там подолгу.
Для своего зимовья дед Захара облюбовал красивое и малодоступное место. В широкой пади над быстрой горной речушкой высилась заросшая зеленым мхом скалистая стена. Она примыкала к крутой горе. Стена огораживала небольшую площадку, десятин в шесть-семь, не больше. На ней росли сосны, лиственницы, старый кедр и кусты ольховника.
Вот на этой площадке и срубил Лесовик из толстых смолистых бревен свою охотничью избу. Позднее, когда у него выросли сыновья и стали вести хозяйство самостоятельно, Лесовик переселился в зимовье и дожил в нем до своей смерти. Рядом с зимовьем он поставил сарай для лошади, поодаль — баню.
К подножию каменной стены Захар и Артемка приехали, когда над косматыми таежными горами поднялось солнце. Выпавший ночью снег нестерпимым блеском резал глаза. Захар остановил лошадь, взял ее под уздцы и повел в гору. Дорога на площадку для лошади с упряжкой была не безопасна. Она поднималась вверх по обрывистому карнизу.