— Я доверяю тебе.
— Просто позаботься о Мэйзи и позволь мне отвезти вас туда.
Я кивнула и принялась за работу, наливая воду на мочалку и протирая ее.
У Бекетта есть задача, а у меня — Мэйзи.
***
— Линия внутривенного катетера Мэйзи инфицирована, и у нее признаки сепсиса, — сообщил нам врач шесть часов спустя.
Я тут же засуетилась, встав у изножья кровати дочери, где она крепко спала.
— Ни за что. Я держу эту штуку в чистоте, насколько… ну настолько это возможно, — мой мозг выдал бы более остроумный ответ, если бы я не спала всего лишь около двух часов. — Я беру мазки, держу ее завернутой, проветриваю, делаю все, что говорят врачи.
Врач скорой помощи средних лет понимающе кивнул.
— Уверен, что так и есть. Мы не увидели никаких внешних признаков инфекции, что случается, когда инфекция зарождается не в коже. Не корите себя. Такое бывает. Но нам нужно лечить ее немедленно. Это значит, что нужно перевести ее в отделение интенсивной терапии и начать давать антибиотики.
Я обхватила руками живот и посмотрела на Мэйзи. Она все еще была раскрасневшейся от жара, но температуру удалось сбить до 38, и она была подключена к капельнице.
— Сепсис? Неужели я не догадалась?
Доктор протянул руку и слегка сжал мое плечо, пока я не посмотрела на него.
— Вы бы не догадались. Ей очень повезло, что у нее поднялась температура и вы так быстро доставили ее сюда.
Я посмотрела на Бекетта, который стоял рядом с кроватью Мэйзи, прислонившись к стене и держась одной рукой за ее каркас, словно собирался уничтожить всех драконов, которые посмеют приблизиться. Мне не повезло, что я привезла ее сюда, но мне повезло, что Бекетт был за рулем. Что он был со мной, когда поднялась температура. Я бы никогда не смогла сэкономить полчаса времени на дорогу, как это сделал он.
— Сепсис. Значит, инфекция у нее в крови, — я пыталась вспомнить все, что прочитала за последние семь месяцев, чувствуя себя так, будто меня только что бросили на выпускной экзамен по предмету, о котором я и не подозревала. У нее было низкое давление, я знала это по показаниям мониторов, а ее дыхание было немного затрудненным. Второй этап.
— Ее органы?
У него было такое выражение лица, которое бывает у врачей, когда они не хотят сообщать плохие новости.
— Ее органы? — повторила я, повысив голос. — У нее шесть недель после операции, и врачи потратили двенадцать часов, чтобы спасти ее почку, так что не могли бы вы сказать мне, не было ли это все напрасно?
— Нам нужно посмотреть, как она отреагирует на антибиотики, — его голос перешел на успокаивающий тон матери больного пациента.
В моей голове раздался громкий, как церковный колокол, сигнал тревоги, и мой желудок опустился.
— Насколько я должна быть обеспокоена?
— Есть о чем беспокоиться, — он не моргнул, не смягчил ни выражения лица, ни тона. И это напугало меня еще больше.
Следующий час прошел как в тумане. Нас перевели в отделение интенсивной терапии, где нас приняли. Мне надели браслет с информацией о Мэйзи, и я кивнула, когда меня спросили о Бекетте, когда я копалась в своей папке с ее историей и информацией о страховке. Поскольку мы часто посещали онкологический центр, у них все было в архиве, и я могла отложить папку. Пока они не начали вводить антибиотики внутривенно, тогда я снова взяла ее в руки и принялась писать заметки.
— Мы уберем катетер? — спросила я у врача, отсканировав его бейджик. Доктор Петерсон. Бекетт придвинулся ко мне, тихо, но уверенно.
Доктор пролистал свой iPad, прежде чем ответить.
— Нам нужно взвесить все за и против. В большинстве случаев сам катетер не представляет опасности, и если мы его удалим, то возникнут осложнения, связанные с установкой другого.
— Он идет прямо к сердцу.
— Да. Но мы начали агрессивные антибиотики и следим за ней, особенно за поступлением и выходом жидкости.
— Функция почек, — предположила я.
Он кивнул.
— Нам нужно дать шанс лекарствам. Если улучшений не будет, нам придется удалить катетер.
— Так что пока мы ждем.
— Мы ждем.
Я кивнула, пробормотала слова благодарности или что-то в этом роде и села в кресло рядом с кроватью Мэйзи. Ждать. Просто ждать. Это было все, что я могла сделать.
Как обычно, я была бессильна, а моя шестилетняя дочь боролась за свою жизнь. Насколько это было справедливо? Почему на ее месте не могла быть я? С капельницами, катетерами и мониторами? Почему она?