Местами снег лежал по пояс. Каждый шаг давался с титаническим трудом. Силы расходовались неудержимо, капля за каплей, как и кровь, сочащаяся из раны. Теперь приступы головокружения и слабости следовали постоянно. Идти без остановок становилось немыслимым. Эрнст все чаще нуждался в отдыхе. Многослойная одежда сковывала движения, деревянный посох превратился в увесистый стальной лом, ремни душили тугими объятиями, подсумки, полные патронов, тянули вниз. Хельвиг решил от них избавиться.
– Все равно от вас никакого толка! – Он отстегнул один подсумок и бросил его в снег. – Винтовки нет, стрелять мне не из чего…
И тут молодого человека осенило. Он даже удивился, почему эта простая мысль не пришла к нему сразу: ведь патроны наполнены порохом, который способен дать ему огонь.
– Черт, как я мог забыть! Порох – это костер, это тепло! Я смогу отдохнуть и согреться. Я смогу пережить эту ночь! Вы слышите? – обращаясь к громадам елей, солдат погрозил в темноту кулаком. – Еще не все потеряно! Я обязательно выберусь отсюда!
Эрнст с воодушевлением стал расчищать место для костра. Он копал снег до тех пор, пока не уткнулся в сплетение смерзшихся веток и листьев. Не отвлекаясь на боль и усталость, молодой человек ползал по снегу, нащупывая и обламывая еле различимые в темноте тонкие сухие веточки – лучшую пищу для слабого новорожденного огня. Затем он подготовил сучья потолще и уложил все это на дно снежной ямы. Для растопки требовались тонкие лоскутки березовой коры, кусочки сухой ткани или бумага. Хельвиг запустил руку за пазуху и достал небольшой конвертик – свое письмо, не отправленное домой. Разгладив сложенный лист, Эрнст разорвал его на несколько узких полосок, которые тут же свернулись в кольца.
«Ничего, я напишу другое. Вот только доберусь до своих… – бумажные колечки солдат бережно сложил поближе к сухим веткам. – Я напишу о своих приключениях, о непроходимых снегах, о жутком холоде и о чудесном спасении. – Хельвиг извлек один патрон из обоймы, с помощью ножа удалил пулю, отсыпал половину пороха и вставил в гильзу пыж из скрученной бумаги. – А может, после госпиталя меня отправят домой. Вот будет радости! Мама накроет стол в гостиной, а отец наденет свой выходной пиджак с наградной планкой. К нам соберутся все родственники и соседи, младший брат Вилли будет слушать меня открыв рот, а маленькая Анна, осмелев, попросит взять ее на руки…»
Эрнст представил крыльцо своего дома. Память рисовала его в мельчайших деталях. Три потертые каменные ступеньки, литые чугунные перила с деревянными накладками, отполированными множеством рук. Широкое полотно двери с медной изогнутой ручкой и прорезью для почты. Вокруг замочной планки большое вытертое пятно. Отец постоянно подкрашивал это место, но оно вытиралось снова. Молодой человек отдал бы всё, чтобы еще раз прикоснуться к заветной дверной ручке, нажать на нее, услышать, как щелкнет пружинка в недрах замочного механизма, толкнуть тяжелую дверь и ощутить знакомый с детства, неповторимый запах дома.
Но случись такой торг, и отдать Эрнсту было бы нечего. Разве что жизнь…
Гильза в очередной раз выскользнула из нечувствительных пальцев. Солдату никак не удавалось попасть в капсюль. Хельвиг то и дело бил тяжелой рукоятью штык-ножа себе по руке, промахивался, попадал по краю охолощенной гильзы, та выпадала, он ругался, поднимал ее, сдувал налипший снег и опять бил себя по руке. Эрнст уже не боялся, что взрывом пороха ему поранит пальцы, он молил только об одном: «Господи, дай мне шанс! Пусть она выстрелит, пусть подожжет эту бумагу! Прошу тебя! Хотя бы один шанс! Я сделаю все, что ты хочешь. Я сам пойду к нашему капеллану и буду помогать ему на службах. Я буду молиться день и ночь, только дай мне шанс!»
В какой-то момент удар оказался точным, и в морозной тишине раздался хлопок. Воспламененный порох, стремясь вырваться из запертого пространства, выстрелил бумажным пыжом, и разорвал его в клочья. Огненная струя ударила в землю, и опалив бумажные кольца, разметала их в стороны. Тонкие веточки остались не тронутыми. Напрасно молодой человек пытался собрать тлеющие лоскутки вместе, напрасно накрывал их сухими щепками и пытался раздуть огонь. Его усилия были тщетны. От частого, глубокого дыхания голова закружилась, сознание начало ускользать, и сквозь наползающую пелену Эрнст видел, как один за другим гаснут, тихо умирают, красные огоньки, словно закрывают свои глаза безнадежно далекие звезды.