Йохен продолжил:
– Вот то-то и оно. Никто из вас не хочет об этом думать. А думать надо. Прислушиваться к себе надо, пытаться понять, что всё-таки происходит. И какое мы, то есть каждый из нас, имеем к этому отношение. Зачем нас собрали, дали оружие, привезли сюда? Что это дает мне, тебе или ему? – Йохен, поворачиваясь из стороны в сторону, обращался ко всем сразу. В углах беспокойно заерзали, разговор становился неудобным. Ефрейтор настаивал: – Каждый должен понять для себя – зачем он здесь! И подумать, чем все это может закончиться.
Ульф снова повернулся к Шапперу.
– Понятно чем. Победой. Полной и неизбежной! Их столица рядом, возьмем ее, и по домам!
Йохен покачал головой:
– Могли бы взять – взяли бы… А пока мы уперлись в русские лбы, и ни туда, ни сюда. А ну как попрут они завтра на нас. Устоим ли? А если отбросят назад к исходным? Что тогда? Начнем всё сначала? Или повернем назад, поджав хвосты? А если всё-таки повернем, то для чего тогда мы всё это затевали? Для чего, скажите мне, родителям Гюнтара отправили похоронку? Ради чего Эрихейн остался беспомощным калекой, который теперь даже до уборной не сможет добраться? Зачем Эккард оставил здесь свои пальцы? И кто из нас следующий? Чего не жалко? Ног, рук или головы? Молчите?
Из темноты уныло протянули:
– На то она и война. Мы просто солдаты. Решать не нам…
Йохен кивнул:
– Правильно, решают командиры. Но для того, чтобы выполнять их приказы, не задумываясь жертвовать собой, солдат должен понимать: для чего он здесь. За что или за кого воюет.
Ульф открыл было рот, но Шаппер в нетерпении махнул на него рукой:
– Да понятно, что за Германию. Понятно – за фюрера. За свои семьи, наконец. Действуем на опережение. Ликвидируем угрозы, нависшие с востока… и всякое такое. Но только вот вопрос: где осталась Германия, и где оказались мы? – Ефрейтор выразительно ткнул указательным пальцем в стол. Посуда, разложенная на столе, звякнула. – И сдается мне, что главная и единственная угроза сейчас для любой германской семьи – это потеря своих кормильцев. То есть нас! Многие уже не вернутся домой никогда, многие вернутся неполноценными калеками и станут обузой для близких. Поэтому иногда я спрашиваю себя: что я здесь потерял? Для чего я здесь? И стоит ли оно того?
Послышался осторожный голос недавно прибывшего к нам рядового Отто Шеффера:
– Ну, парни, и разговоры у вас. Вы как-то поаккуратнее, что ли. А если дойдет до лейтенанта или еще дальше…
– Не дойдет, здесь все свои. Или нет? – Шаппер испытующе смотрел на Отто.
– А я-то что, я ничего. Высказывайтесь на здоровье!
Никто не желал высказываться, все поглядывали на Йохена. Мне пришлось прекратить опасные темы:
– Нечего тут разглагольствовать. Пора спать! Ефрейтор, командуй отбой. – Я повернулся к остальным. – Ладно, парни, потрепались и хватит. Давайте укладываться!
Когда все разлеглись, я шепотом спросил Шаппера:
– Йохен, что на тебя нашло? Может, дома чего? Ты скажи, не держи в себе.
Он тяжело вздохнул, резко повернулся ко мне, какое-то время молча смотрел перед собой, поблескивая в темноте белками глаз, а затем, пробурчав «зря мы сюда полезли», снова отвернулся.
Вообще, в нем было много странного. Иногда мы его откровенно не понимали. Может, он и сам себя не понимал? Был ли он прав тогда? Не знаю. Но вот странность: на его вопрос, обращенный к нам, я так и не смог ответить уверенно – что я здесь делаю и для чего я здесь?»
10
Эрнст выбрался из-под нависавших над ним ветвей и огляделся. Дневной свет казался ему непривычно ярким. Глазам было больно от засилья белого цвета. Мороз пошел на убыль. В лесу мело. Снежная пыль то взметала над сугробами стремительными роями, то резко опадала, путаясь в частоколе голого кустарника. Вчерашние следы припорошило снегом. Хельвиг долго пытался понять, с какой стороны он пришел и в какую теперь следует двигаться. Решившись, солдат выдернул из сугроба обледенелый посох и побрел вдоль сглаженных поземкой продолговатых лунок. Свою ошибку молодой человек понял не сразу. Находясь в сумрачном состоянии, он не смог определить верное направление. Сознание то прояснялось, то затягивалось вязкой пеленой, словно паутиной, из которой нельзя было вырваться. В какой-то момент Эрнст обнаружил себя стоящим на небольшой, изрытой полузаметенными следами полянке. Рядом с ним из снега торчал темный предмет. Приглядевшись, Хельвиг понял, что это его кожаный подсумок. Молодой человек выругался. Место было ему знакомым. Отсюда он пришел. Здесь, полный надежд на спасение, он ползал в темноте и собирал дрова для костра. Здесь, после безуспешной попытки добыть огонь, его надежда сменилась отчаянием. Здесь в порыве чувств солдат швырял патроны в снег и выкрикивал: