– Не знаю, следует ли тебе идти. Впечатление может оказаться слишком удручающим. Ты – мой сын. И я не могу этого допустить.
Мистер Ноги позвонил в дверной звонок и вошел в наш тщательно убранный зал, засунув руки в карманы и опустив голову, словно это он убил женщину. Мне подумалось, что стоит полиции заметить, что он выглядит виноватым, она его тут же арестует. Я также подумал о том, насколько компрометирующим может быть тот простой факт, что человек что-то видел. Некто видит вещи, людей, события обычные и события экстраординарные и уже не может вернуться назад в такое состояние, что он якобы ничего не видел.
Я во всех подробностях рассказал ему, что мы собираемся сделать. Он с ужасом все это выслушал.
– Зачем мне знать больше того, что я уже знаю? – спросил он.
– Потому что полиции нужно, чтобы ты это знал. Иначе попадешь в очень трудное положение. Не выпаливай сразу все, что знаешь, жди, когда тебя спросят. Когда тебя будут спрашивать, ты поймешь, что знаешь ответы, это придаст тебе уверенность, и ты не будешь выглядеть виноватым.
– Ну почему это должно было случиться именно со мной? Ну почему?
– Да, нам давно пора идти, – сказала моя мать.
Мистер Ноги шел за нами к гаражу так, словно ноги у него были налиты свинцом. Он волочил их, превратившись в мешок мякины. Я шел как на экскурсию. Фонарики, озеро, фары автомобиля, которые освещали тропинку, и темные заросли кустарника по обеим сторонам плюс ко всему – беспросветная тьма, в которую мы въезжали. Я с удовольствием съел бы бутерброд с ветчиной и включил музыку.
Мы запарковали машину так, чтобы свет фар был направлен в сторону озера, но там ничего нельзя было разглядеть. Это было настоящее царство тьмы. Ни движения, ни звука, ничего оттуда, где закончила свой путь та женщина, птицы и бог его знает что еще.
– Луны почти не видно, – сказал мистер Ноги.
Мы взяли из багажника фонарики и пошли сквозь заросли тех самых растений, которые в любой момент могли впиться нам в ноги.
– Это безумие, – прошептала мать.
– Ладно, давайте посмотрим, – сказал я. – Где ты ее видел?
– Кажется, здесь.
Я направил фонарь туда же, куда он направил свой.
– Правда, меня в дрожь бросает, – сказала мать.
Были видны тени у зарослей тростника, что-то более светлое, но было невозможно понять, что это такое.
– Надо найти палку и потыкать ею, – предложил я.
Но мое предложение отвергли начисто. Мне было сказано, что если они в чем и уверены, так это в том, что не возьмут в руки палку, чтобы зондировать ею воду в надежде наткнуться на труп. Мы направляли лучи фонарей в разных направлениях и под разными углами, но высвечивалось всегда одно и то же – нечто непонятное, прикрываемое тенью растительности. Моя мать долго не подавала голоса. Мы с мистером Ноги перешептывались: «Здесь, здесь!» – «Посвети сюда!» Как бы тихо мы ни говорили, наши голоса распространялись над озером и звучали в деревьях, высоких и страшных, которые слегка вырисовывались позади в царившей вокруг темноте. Эдуардо все это привело бы в восторг. Когда же мы решили возвратиться и моя перепуганная мать повернулась, а мистер Ноги, забывшись под воздействием необычной обстановки, положил матери руку на плечо, я за ними не пошел, остался созерцать загробное спокойствие открывшегося передо мной мира.
Вернувшись к машине, в которой меня молча ожидали спутники, я сказал:
– Ты хоть представляешь себе роль, которую сыграешь перед полицейскими? Из-за тебя они потеряют впустую целое утро. И если с рассветом труп станет виден, все начнется. Единственное, что ты, по-твоему, видел, была мертвая женщина, потому что у нее были длинные волосы, запутавшиеся в камышах.
– И потому, что у нее были груди, – вставил он.
– Допустим, но все остальное разобрать было нельзя, так?
Он согласился.
– Теперь наступает время работать полиции, и эта работа будет состоять в том, чтобы вывести тебя из замешательства, а именно, из того, чего нет.
– А пока я решил дождаться утра. Нужно отдохнуть.
Мать сказала, что приготовит кофе (прямо как в кино). Однако было ясно, что кофе возбудит нас еще больше, и мать, рассудив здраво, принесла поднос с ветчиной, колбасой, сыром и бутылкой вина. У меня возникла мысль, что подобная ситуация создает отвратительный прецедент и что мне не пристало наслаждаться этими вкусными вещами вместе с мужчиной, который отнимает у моего отца его жену. В сознании мелькнула картина: мой отец в пижаме говорит, что нигде ему не было лучше, чем дома, и я почувствовал пустоту в желудке, от которой чуть не заплакал. Бутылку я выпил один и упал, совсем ослабев, на диван. Сквозь сон я слышал, как завелся двигатель и стала отъезжать машина.