Поэтому его образ, столь далекий и светский, казался таким необычным и неуместным в семейных вечерах с детьми, собаками и шумом домашних дел.
Думаю, Одиссей знал, когда я выхожу в сад, потому что начинал в это время скулить так же жалобно, как животные в консультации Ветеринара, что я интерпретировал как просьбу о помощи.
– Бедное животное, – говорил я, думая об Уго.
– Я тебе уже сто раз говорила, чтобы ты не слушал, что происходит на той стороне, и не смотрел туда. Не так ли? – говорила в таких случаях мать.
Несмотря на это, у меня вошло в привычку бросать через забор между нашими аризонскими кустами ломтики хлеба, галеты, которые я сам ел в этот момент. И когда угощение падало на другую сторону, Одиссей лаял всего один раз, громко и звонко.
– Не стоит благодарности, – говорил я и думал, что вот он обнюхивает подношение, а теперь – поедает его.
………………………………………………………………………………………………………………….
Эду спросил меня, к кому я пришел, – к нему, к Тане или к Уго.
– Ко всем троим, – ответил я.
– Если хочешь, я скажу сестре, что ты пришел.
Я кивнул в знак согласия. Меня все еще преследовала мысль о том, что, когда я явлюсь в дом Ветеринара, Таня, возможно, выйдет ко мне из дальнего темного угла, что ее образ материализуется в моем присутствии.
– Ты меня огорчаешь, – сказала она. – Ты не видишь дальше собственного носа.
– Никто не гарантирован от того, чтобы не обидеть кого-нибудь, и от того, чтобы не вызывать сострадание, я тоже. Так что могу ли я быть уверенным, выслушав тебя, в том, что во мне нет ничего такого, что заслуживало бы сострадания?
Меня удивил голос Тани.
– О чем ты говоришь?
– Я ухожу – не могу все это видеть, – сказал Эдуардо.
Таня наблюдала за уходом брата с обычной для нее печальной серьезностью.
– С тобой что-то происходит? – спросил я.
– Да, я хотела бы поговорить с тобой в беседке.
Мы сели точно под самым центром свода, можно сказать, на троне. Было довольно холодно. Уго уселся с нами, смотрел на меня и вилял хвостом.
– Завтра возьму тебя погулять, – сказал я ему. Таня запустила пальцы в густую шерсть собаки и сказала:
– Я собираюсь выйти замуж.
Не знаю, почему человек всегда стремится проявлять твердость и не замечать слабости, в особенности когда уже не важно, что о нем могут подумать, как это было в моем случае.
– Я этого не ожидал.
– Вообще-то я тоже.
Я смотрел на нее, как смотрят на таинственное небо, потому что не понимал, что кого-то могут удивлять собственные сознательные действия.
– Наверное, это правда, что наш путь предписан нам заранее и что никто не может нас с этого пути свернуть? – Я взял ее за руку и заговорил в манере Эйлиена: – Не важно, ошибаешься ты или нет. Это нечто такое, что уже больше не влияет на будущее, а будущее здесь и сейчас отсутствует. Его нет.
– Я восхищаюсь тобой, вот что я хочу тебе сказать. Я еще не встречала никого, кто в твоем возрасте был бы похож на тебя.
– Я тоже никогда не встречал подобных тебе, правда.
Обстановка располагала к нежности. У меня это была нежность, вызывающая боль, нежность отеческая, навязчивая, которая не влечет за собой поцелуев, объятий и всего прочего, но остается замкнутой в самой себе и делает слабее все, что встречает на своем пути. Я приблизился к ней и прикоснулся к ее щеке своей. Никогда раньше она не была так близко от меня, даже тогда, когда я обнимал ее. Я никогда не чувствовал ее запаха. Ее волосы щекотали мне лоб. Я пребывал в каком-то ином мире. Она положила свои руки на мои, и я слегка прикоснулся губами к ее губам. Она мягко отстранила меня и сказала:
– Мы навсегда останемся друзьями.
– Конечно, – ответил я.
– Меня беспокоит Эдуардо Теперь он будет наедине с родителями. А еще меня беспокоит мать, которой придется жить наедине с Эдуардо и отцом.
У меня мелькнула мысль, что, возможно, Таня, используя замужество, хочет бежать от одиночества подобного рода.
– Ты выходишь замуж за того, кто старше тебя на двадцать лет?
Она кивнула.
– Ты с ним познакомишься. Это очень интересный человек. Все находят его привлекательным.
Мне не хотелось ни знакомиться с ним, ни того, чтобы она выходила замуж, так же как я не хотел, когда был маленьким, чтобы было холодно и чтобы отец поднимал меня с постели перед отправкой в школу.
– Очень жаль, что ты выходишь замуж, – сказал я.
– Обещай мне присмотреть за Эдуардо. Ты – его лучший друг. Он тебе доверяет, и я тоже.