Я огляделся вокруг, чтобы лучше запомнить этот миг.
– Давай-ка войдем в дом, – сказала она и вместо того, чтобы поцеловать меня в щеку, поцеловала в губы, считая, что наши поцелуи в губы тоже были поцелуями чисто дружескими.
Прислуга спросила меня, останусь ли я на ужин. Потом вошел Эдуардо, чье дурное расположение духа сразу же создало в зале иную атмосферу. Затем мы вчетвером – Эду, Таня, прислуга и я – смотрели, как к нам приближается Марина, одетая в ночную рубашку. Волнистые белокурые волосы ниспадали ей до плеч. Сквозь рубашку просвечивали короткие штаны и ляжки, и я отвел взгляд, остановив его на лице, чтобы не показаться невежливым и в то же время не видеть ее всю. Казалось, она что-то ищет, оглядывая комнату. Потом она спросила:
– Звонили?
Поскольку ни Эду, ни Таня ничего не ответили, не говоря уж обо мне, ответила служанка:
– Нет, сеньора, весь день никто не звонил.
– Пожалуйста, мама, перестань о нем думать. Ты хорошо знаешь, что у него все в порядке.
– Я знаю, – сказала Марина и заплакала.
– Если ты будешь плакать, я тоже уйду, – сказал Эду. – Но если уйду, то уже навсегда.
Таня чуть слышно шепнула мне, едва шевеля чудесными красными губками:
– Вот уже два дня от нашего отца нет никаких известий. И это не в первый раз.
Мне не приходило в голову никакого объяснения этому, я не знал, что сказать. Жизнь Ветеринара была для меня такой же загадкой, как жизнь моего собственного отца. И я сказал, что мне пора идти. Мне не хотелось больше ни видеть Таню, ни оставаться в этой атмосфере. Закрыв черную дверь с позолоченной планкой, я словно очнулся ото сна: чистый воздух, машины вдалеке на шоссе. Навес над автобусной остановкой, нормальные люди, недовольные своей службой, огни, разливавшиеся морем звезд. Мне хотелось, чтобы среди всего этого реального мира были бы еще губы Тани рядом с моими.
Моей матери очень понравилось то, что я ей рассказал.
– Так ты говоришь, целых два дня? – переспросила она с одной из своих наиболее радостных улыбок, а потом заметила: – Бедняжка, сейчас у нее, наверное, на душе кошки скребут. Говоришь, она вышла в ночной рубашке? Бедняжка. Она слабеет с каждым днем.
Чтобы было понятно, как далеко зашел я в своем рассказе, упомяну лишь, что я ей рассказал, как служанка приглашала меня остаться на ужин и с каким почтением она называла Марину сеньорой.
– Когда мы переехали сюда, ты еще не ходил. И я повсюду возила тебя в коляске. Я проводила по многу часов в Ипере, кружа по нему, чтобы развлечь тебя. Продавщицы тебя узнавали и угощали конфетками. Но я их у тебя всегда отбирала, потому что не хотела, чтобы ты жирел.
Я ждал, когда она закончит, чтобы разговор у нас получился в некотором роде обоюдным. Но на этом месте она прекратила беседу, надела фартук поверх трико и начала готовить омлет. Пока она готовила, на ее лице появилась деланная улыбка. И тогда я сказал:
– Таня, сестра Эдуардо, собирается выйти замуж.
– Хорошо. А тебе-то что?
Я повел плечами. Вскоре вид стоящего в зале велотренажера рядом с телевизором вернул мне хорошее настроение. Под трико матери угадывались мышцы ног. Я поставил пластинку. Вынул бутылку вина ценой в тысячу песет и два фужера.
– Ты самый красивый в мире парень, – сказала мать.
Я долго смеялся, потому что хотел, чтобы нечто, находящееся в желудке, вышло у меня через рот, а не с другой стороны. Она тоже засмеялась от души. В доме соседа слышались суета вечерней уборки и время от времени – лай Одиссея.
Пока мы смеялись, мать сказала:
– Что-то они сегодня рановато начали.
Фужер из ее чудесной горки сверкал в приподнятой руке гранатовым цветом.
Я уже не знал, продолжать встречи с Таней или нет. С тех пор как я узнал о ее намерении выйти замуж, мой интерес к ней и к бедняге Уго слегка притупился. Бедняга Уго был тем существом, которое вызывало у меня наибольшую жалость, потому что жил в доме у людей рассеянных, перед которыми ползал, не привлекая к себе никакого внимания, и возникшая в сознании картина терзала мне душу. Мне удалось сосредоточиться на учебе и занятиях спортом. Иногда, после того как у мистера Ноги прошел испуг, я опять бегал с ним. Мы бегали, бросая вызов ветру, в направлении, противоположном движению машин, которые мчались рядом с нашей тропинкой. Из его рта валили белые клубы пара, мы бежали вверх широкими шагами, еле касаясь земли. Мистер Ноги не мог сдержаться и опять заговорил о мертвой женщине. Его очень удивляло то, что до сих пор никто ее больше не видел и никто ничего не говорил. Я мог бы легко успокоить его, что вернуло бы ему радостное настроение, которое у него пропало, вернуло бы ему сознание невиновности.