– Книга еще не написана, а он уже говорит, что она большая. Ты слышал, чтобы кто-нибудь когда-нибудь говорил, что пишет ничего не значащую книгу? Он говорит, что пишет большую книгу, и ты этому веришь. Ты веришь тому, что говорит этот недоучка.
В Эдуардо говорила зависть, потому что Эйлиен был его соперником, хотя ни один из них пока еще ничего не написал.
– Не знаю, дружок, – ответил я ему, – но он постоянно читает книги, чтобы узнать что-то новое.
Эдуардо посмотрел прямо на меня и провел рукой по волосам, которые доходили ему до плеч. У него были красноватые глаза. Весна вела на него наступление по всем фронтам.
– Ты ведь не смеешься надо мной, правда?
– Не знаю, Эду. Хорошо, я не так выразился, скажу иначе: ты такой серьезный, что получается, я вроде над тобой подсмеиваюсь.
– Дурак ты, – ответил он.
Эдуардо жил на холме в шале значительно больше нашего и с плавательным бассейном. Мне же приходилось ходить в бассейн муниципальный, потому что моя мать сразу же наотрез отказалась от бассейна, чтобы не заботиться о его хлорировании и не заниматься очисткой поверхности воды от падающих листьев и погибшей мошкары. Не захотела она также заводить ни собаку, ни кошку. Эду был моим лучшим другом, и я время от времени проводил целый день в его доме. Впрочем, это случалось не очень часто, потому что мне нравилось быть в своей тарелке, а поскольку я почти не виделся со своей матерью, мне не хотелось видеть и матерей своих друзей.
У Эду была собака по кличке Уго. Его мать звали Мариной, и она не соответствовала общепринятому понятию «мать», если не считать матерей городского типа. Она никогда не говорила громко, не кричала на своих детей и не отказывала себе в удовольствии поболтать часок-другой с соседкой, стоя посреди улицы. Как на школьном пороге, так и среди фруктовых развалов Ипера она была бы ни к месту и ни ко времени. Казалось, она явилась из тех далеких сказочных земель, где живут принцессы и волшебники с зелеными глазами, очень белой кожей, длинными волнистыми волосами, прикрытыми сверху короной из жемчуга и бриллиантов. Все знали, что у нее аллергия на солнце, на холод, на весну, на молоко и шоколад и что она очень слаба. Всегда и повсюду она появлялась закутанной в шаль, чтобы защититься от сквозняков, а может быть, и от всего другого, что могло нанести ей вред. Создавалось впечатление, что когда настанет ее смертный час, она вместо того, чтобы умереть, как все, просто возьмет да и растворится в воздухе.
Если хорошенько подумать, то можно было только удивиться, как это ей удалось породить детей из плоти и крови. Моя мать называла ее «важной сеньорой», потому что у нее были постоянные слуги в униформе, а у нас только одна, да и то приходящая.
Эдуардо досадовал на свою мать из-за того, что был очень на нее похож. У него были такая же белая кожа, такие же белокурые волосы, и он так же страдал от аллергии. Он был настолько хорош собой, что даже смущался и краснел оттого, что был больше похож на красивую девочку. Так что в присутствии матери Эдуардо замыкался, уходил в себя. Он не выносил, когда видел, что она приближается к компании его друзей, закутанная в свои шали, с манерами балерины, отдыхающей на свежем воздухе. Он стыдился ее примерно так же, как я стыдился своей. И вообще, было крайне необычным, чтобы кто-нибудь из моих друзей (я имею в виду друзей по начальной и средней школе) добровольно захотел представить своих родителей или показаться в их обществе.
На решетке ограды и на двери дома Эду висели всегда до блеска начищенные таблички с надписью: «Роберто Альфаро. Ветеринар». Так что Роберто, отца Эду, мы звали Ветеринар, Эду и его сестру Таню – Ветеринарчатами, а Марину – Ветеринаршей, когда же имели в виду все семейство вместе, то называли их ветеринарами. Хотя отец работал в мадридской клинике, семейство приспособило свой гараж под ветеринарную консультацию, где отец и принимал своих местных пациентов по вечерам и в выходные дни. Постоянными пациентами были собаки и кошки, но там можно было увидеть и попугая, и самых разных маленьких птичек в клетках, и даже обезьянку.
Когда я был еще ребенком, внутренняя часть дома казалась мне не такой, как интерьеры других шале, прежде всего из-за лая и мяуканья, доносившихся из консультации, а также из-за теней, которые отбрасывали наполовину приспущенные шторы вдоль длинного коридора, протянувшегося через весь дом – от вестибюля до кухни. Вдоль коридора располагались загадочные двери и слегка струился свет. Иногда в проходе появлялся Ветеринар в белом халате, под которым угадывалась мощная мускулатура рук и спины. У него также были большие руки и крепкие челюсти, и вообще, весь он излучал такую силу, что наверняка мог бы носить тяжеленные копья и облачаться в громоздкие доспехи.