– Теперь у нее длинные волосы, и она почти ничего не ест, лишь бы не потолстеть. С утра до вечера она только и знает, что отдает всем указания.
Я страдаю от призрачного видения белого халата Ветеринара, который выходит из консультации и прогуливается по саду, а также невыразительных глаз Марины. Вспоминается Уго, который теперь уже, наверное, слишком стар, чтобы почувствовать мое присутствие, а может быть, вообще уже умер. Нельзя, чтобы совершенно исчезало из памяти то, что там поселилось, то, что, по сути, уже превратилось в память.
– Одежда на тебе очень красивая и очень дорогая, – говорю я Эду.
– Отнесись к тому, что я говорю, со всей серьезностью. Если ты отнесешься к этому серьезно, я смогу убедить своего зятя взять тебя на работу.
– Хорошо, я отнесусь к тебе серьезно, – говорю я.
– Ну, тогда подержи у себя ключ.
– Нет проблем. Это очень легко – хранить ключ.
Я отхожу от того места, где однажды поцеловал Таню. Поцелуй, сохранившийся в памяти. Время – абсолютная идея времени, которое мы делим на настоящее, прошедшее и будущее, – должно быть чем-то вроде памяти Бога. И нам ничего не нужно делать, а лишь присутствовать в его памяти, что наводит меня на мысль о том, что Он порой вспоминает меня смутно. Парню из видеоклуба отведено собственное место в Великом мозге. Кинокартины, которые я смотрю, тоже занимают свое место, и мой шеф с бриллиантовым кольцом на пальце занимает. Высшей степени совершенства в Его сознании нет, хотя само Его сознание, по-видимому, совершенно.
Вечером я застаю мать озабоченной, словно кто-то стащил ее Священное писание, и это снова заставляет меня задуматься. Я начинаю думать, что не только плохое, но и то, что можно расценивать как хорошее, вызывает тревогу, если выходит за рамки обычного. Очень большую тревогу вызывает то, что я бросаюсь на диван и вместо того, чтобы смотреть телепередачи, раскрываю Библию.
Через два дня на адрес видеоклуба мне приходит конверт, в котором находится еще один конверт, а в нем – ключ и адрес. Так вот он, этот ключ. Он новый и блестящий, похоже, что от дверного замка. Я кладу конверт в ящик письменного стола. Сквозь окно моей комнаты проникает свет полуденного солнца, свет радостный, нисходящий с голубого безоблачного неба. Я спрашиваю себя, где моя мать может хранить кокаин, или она постоянно носит его с собой. Где она его покупает и сколько за него платит. Возникает соблазн пойти домой и поискать, но я предпочитаю этого не делать, поиски дома в отсутствие матери не по мне. Если бы у меня была возможность выбирать, я предпочел бы не знать этого вообще и, соответственно, не находиться постоянно в состоянии неопределенности. К моему сожалению, она в самом деле часто подносит пальцы к носу, будто у нее катар, хотя на самом деле никакого катара нет. В конечном счете мне претит идея исследовать ее слизистую, и я просто в последнее время избегаю смотреть матери в глаза. Мне также неприятно постоянно пребывать на грани разговора о том, что мне известно, что она принимает наркотики.
Я лелею мечту о пятнадцати тысячах, которые прибавлю к своему жалованью. Так что путь к короткометражному фильму уже не кажется таким «полнометражным». А может быть, я вообще буду работать на гангстера. А может быть, разбогатею. Достичь того, чего хочешь, может, очень трудно, но может, и достаточно легко, если приложить все свои умственные способности к достижению цели. Так что я постоянно думаю о том, чего я хочу, и хотя никаких практических мер для достижения этого не предпринимаю, я уверен, что желаемое уже движется ко мне. Хочется, чтобы у меня были деньги. Хочется снять короткометражный фильм. Я не свожу глаз с зимнего сада «Аполлона», расположенного прямо напротив моей лавки. Папоротники захватывают мое богатое воображение. По утрам, когда клиентов очень мало, я ухожу в подсобное помещение, чтобы просматривать кинофильмы, и те, которые мне нравятся, также навевают мечту: как было бы хорошо, если бы их режиссером был я. Или по крайней мере написал бы к ним сценарий. Ато был бы оператором. Кажется, Роберт де Ниро сказал, что если бы ты знал, чего хочешь, это означало бы, что ты уже наполовину этого добился. И в Библии сказано: «Просите, и дано будет вам…» И Эйлиен говорит, что деньги есть повсюду. Но если мир на самом деле так полон, то почему бы части всего этого не быть моей?
Теперь я часто хожу в фильмотеку. Сажусь в семьдесят седьмой автобус и вновь смотрю на опустевшие зимние поля, небесно-голубые бассейны самых разнообразных форм и размеров, которые разложены у производящей их фабрики. А на автостраде стоит странное лето. Это рядом с автозаправочной станцией и огромным рестораном, где я никогда не был, потому что его посещают только люди, едущие издалека, те, что перед этим проехали наш поселок, бросая на мою цивилизацию безразличные взгляды уставших людей. Из трубы мелового завода валит черный дым, который должен был бы вызывать возмущение всех, кто обладает экологическим сознанием. Я созерцаю, как он застилает часть неба и делает его серым. На задних сиденьях автобуса представители младшего поколения без конца курят. Они более решительны и ведут себя более вызывающе, чем когда-то вели себя мы. В пятнадцать лет они уже умеют целоваться и трахаться, на шеях у них – палестинские платки, в губах – сережки, на задницах – татуировка, а уходя из дома вечером, они возвращаются не раньше, чем в полдень следующего дня.