Я возвращаюсь в автобусе, заняв место в первом ряду кресел. Водитель спрашивает меня, нашли ли уже моего друга. Я отвечаю ему, чрезвычайно удивившись, что и вообразить себе не мог, что известие о его исчезновении так распространилось. Водитель говорит, что в таком месте (имеется в виду наш поселок) все становится известным.
– Почему же? – спрашиваю я, заинтересовавшись.
– Ах! Это загадка. Попробуй сохранить что-нибудь в тайне. И ты увидишь, что это невозможно.
Это тот самый водитель, который много раз привозил нас по вечерам, когда мы с Эду выезжали, чтобы выпить, а Эду каждый раз напивался сильнее, чем я, – напивался до чертиков. Итак, пока мы становились, как говорится, мужчинами, водитель оставался все тем же. Небо видоизменяется в ветровом стекле автобуса, и все, что видно через него, предстает в голубом цвете.
– Я помню вас совсем юнцами, тебя и твоего белокурого друга, того, который исчез. Вы садились сзади в дружеской компании, здорово поддав, конечно.
Я поступаю так, как поступил бы Эдуардо. Указываю водителю на дистанцию между нами, переходя на язык, отличный от того, на котором он говорит.
– Я не знаю, кто распространяет подобные превратные сведения.
– Ладно, не я их выдумал, – произносит водитель уже менее уверенно. – Полиция тут ходила, вынюхивала.
– Теперь понятно, – замечаю я, вглядываясь в горизонт.
– Послушай, парень, – говорит водитель, меняя передачу. – Я хорошо знаю твою мать. Бедняга много страдала, так что не выпендривайся.
Я прихожу в замешательство.
– Она очень переживала, когда ты не сдал отборочные экзамены. И очень, очень переживала, когда вас бросил отец.
– Что вы такое говорите? Вы не имеете права вмешиваться в наши дела.
– Не имею? Да что ты говоришь!
– Это сугубо личные проблемы, которые касаются только меня и моей матери.
В это время те, кто сидит в первых рядах, начинают прислушиваться к нашему разговору. А один пассажир нахально в него вмешивается.
– Ты не один ли из тех юнцов, которые нашли дохлых птиц в озере? Как же ты изменился, твою мать.
Память у обитателей самого злоязычного поселка в мире превосходна.
– Конечно, это он, – говорит водитель. – Я знаю его мать. Всего несколько лет назад она приходила согласно расписанию к автобусу, чтобы ехать в «Джим-джаз». Она садилась сюда, где сейчас сидит ее сын.
Все смотрят на меня.
– Так это тот, с птицами, – говорит другой. – Странное событие. Правда?
Люди говорят о том, что для них всего лишь вчера, в то время как для меня это далекое прошлое, предыстория моей жизни. Это все равно что если бы кто-то из них сказал: «Ты не один из тех, кому сделали секир башка в Бастилии?»
– Не обижайся, если я тебе скажу, – снова начинает водитель, – но твой отец поступил очень плохо. И тебе пришлось бросить учебу. Ты – единственная радость своей матери.
– Теперь я знаю, кто твоя мать! – говорит другой пассажир. – Конечно, мы состояли вместе в Ассоциации родителей школьников и боролись плечом к плечу.
За все те годы, что я езжу в этом дерьмовом автобусе, он никогда не двигался так медленно. Это похоже на прогулку. Пассажиры, не участвующие в разговоре, любуются пейзажами, глядя в окна, равнодушно читают газеты или наблюдают за остальными путешественниками. Я выхожу из состояния немоты и прошу водителя поддать газу.
– Иначе я опоздаю на работу, – добавляю я.
– Так ты работаешь? Это хорошо, – говорит он.
– Он заведует видеоклубом в «Аполлоне», – говорит пассажир, который опознал во мне одного из тех, кто нашел дохлых птиц, и в памяти которого держится вся моя жизнь во всех ее подробностях.
– В таком случае я пошлю свою жену поменять кассеты. Надо помогать тому, кто начинает сам зарабатывать себе на хлеб.
Бывший товарищ моей матери по Ассоциации родителей школьников говорит:
– Бедный парень, такой хороший спортсмен, и вот на тебе.
Поскольку теперь на меня не смотрят, я понимаю, что речь пошла уже не обо мне. Я потерял нить разговора, но эти люди способны удерживать нить, связующую самые несовместимые идеи. На горизонте начинают появляться белые, красные и черные пятна шале.
– В гимнастическом зале сначала не знали, что без него будут делать, – говорит водитель.
– Моя жена рассказывала, – говорит бывший член Ассоциации родителей, – что интернат его нанимал, и когда он подал в отставку, то коллектив воспитанников распался.
– Они на грани закрытия, – говорит тот, кто вспомнил про птиц.
Теперь я становлюсь одним из них. Я живо интересуюсь тем, что они говорят, и хочу знать о ком.