Они смотрят на меня с недоумением.
– О Педро, тренере по гимнастике из клуба «Джим-джаз», который все время бегал. с ленточкой на лбу. – Они говорят о мистере Ноги и смотрят на меня с недоумением, потому что всему миру должно быть известно все, что было связано с моей матерью, поэтому я больше ничего не спрашиваю и поворачиваю голову в другую сторону.
– Он начал впадать в депрессию, – говорит товарищ матери по Ассоциации родителей, – и дело кончилось тем, что он бросил работу, бросил спорт и продал дом.
Мы проезжаем автозаправочную станцию, Культурный центр, тропинку с тополями и огромные красные буквы «Ипер». Въезжаем на улицы красных тротуаров, которые постепенно тускнеют, и наконец направляемся к «Аполлону», блеск которого сливается со светом второй половины дня.
– Удачи тебе, парень, – говорит мне водитель. – Привет матери.
Всю вторую половину дня я с душевной тревогой думаю о приходе Сони. И мне не страшна эта тревога, потому что если она не придет, я смогу думать о Ю. Ничего не случится, это не конец света. Неприхотливость в жизни – это смерть. Неприхотливость, сколько бы о ней ни говорили, – это нечто ненадежное. Жизнь взрослого человека не может быть неприхотливой, это невозможно, если ты, конечно, систематически не отказываешься от обладания тем, чего хочешь. Так что в глубине души я волнуюсь и за мать, и за отца.
В восемь вечера открывается стеклянная дверь, и ко мне среди стеллажей идет Соня, глядя на меня самыми красивыми глазами, которые я когда-либо видел. Она закуривает сигарету, садится на табуретку и говорит, что собиралась приехать на автобусе, но потом подумала, что так может опоздать, и решила воспользоваться автомобилем. Я целую ее и говорю, что пойду за пивом из автомата. Обещаю принести сразу четыре банки, чтобы потом не было необходимости ходить еще раз. Вешаю табличку с надписью «закрыто», и мы удаляемся в подсобную комнату. Я не говорю ей, что существует риск встретиться с моим шефом. Я этого не делаю, потому что не чувствую себя виноватым в том, что с ним происходит, когда стеклянные двери магическим образом открываются, чтобы она могла выйти. У меня нет никакого понятия о том, как он живет вне этой лавки. Может быть, мой шеф – самый безобидный человек из тех, кого я знаю. Как я могу защитить ее от того, чего не знаю. Мне только хочется еще одного повторения и ей тоже. Меня успокаивает мысль о том, что мы не позволим никому, в том числе и шефу, помешать нашему «повторению».
– Сегодня я могу остаться подольше, – говорит она. – И мы сможем заняться этим столько раз, сколько захочешь.
Предложение заманчиво, но оно подразумевает нечто большее, чем повторение. И я предупреждаю ее, что сделаем это всего один раз. Моя твердость так возбуждает ее, что она начинает срывать с меня одежду с возбуждающей решительностью самой нерешительной женщины в мире. Я впервые оказываюсь перед ней совершенно голым, а она полностью одетой, что позволяет ей делать со мной все, что она захочет. И я говорю ей:
– Делай со мной что хочешь.
На следующий день мои мысли уже не сосредотачиваются на том, что придет Соня. Я думаю об Орсоне Уэллсе и о Ю. Поэтому меня не удивляет, когда в стеклянную дверь входит владелец солитера. Если бы мою голову не переполняли мысли об исчезновении Эду и о его квартире, о моей матери, которой понравились наркотик и доктор Ибарра, а также о короткометражном фильме, который я намерен снять, меня обеспокоила бы нервозность моего шефа.
– Послушай, – говорит он, обводя вокруг рукой, – все, что я получаю от этой лавки, я проедаю. И не ликвидирую дело из-за тебя.
Я смотрю на него, открыв рот.
– Знаю, что у тебя больше ничего нет, поэтому и решил пока не вешать на лавку замок.
– Возможно, несколько позднее, – говорю я. – Людям нужно привыкнуть посещать новые места.
– Ладно-ладно, – говорит он. – Я не имею прибыли, но и не несу потерь. Оставайся, но будь бдителен.
Я начинаю чувствовать себя неуверенно. Перестаю понимать, о чем идет речь.
– Ты хочешь сказать, что, если потери однажды превысят доходы, ты не раздумывая закроешь заведение?
– Ясно как божий день. Что ты можешь сказать мне о Соне? – спрашивает он.
– Вчера она была здесь. Никто с ней не приходил. Это хорошая девушка.
– Она тебе кажется хорошей девушкой?
– Разумеется. Она очень серьезна. Приходит, забирает деньги и уходит. Иногда мне кажется, что она заходит в другие лавки, пьет кофе. Иными словами, задерживается с приходом и уходом.
– Она с тобой разговаривает?
– Очень мало, чаще всего она говорит о том, что на улице было много машин или что-нибудь в этом роде. Мне кажется, я ей не очень нравлюсь.