– Нам следует копать глубже.
– Но не сейчас. Поспешность ничего не проясняет. Мы сделаем это потом, когда какая-нибудь деталь обратит на себя особое внимание.
– Когда я впервые увидела Эдуардо, он показался мне самым красивым парнем в мире. Я еще никогда людей, подобных ему, не встречала. Я выгуливала в парке собачку, а он подошел ко мне, нагнулся и стал ее ласкать. «У меня есть собака, которую зовут Уго», – сказал он мне. «А мою зовут Нина», – сказала я. «Нина?» – «Да, как Нина Симоне». – «А мою – Уго, как Виктора Гюго[4]». «Как странно, – сказала я. – Никому не придет в голову ассоциировать Уго с Виктором Гюго». «В самом деле?» – сказал он со смехом. Мне хотелось поцеловать его в тот момент. Это было осенью. Его лицо, когда он ласкал Нину и разговаривал со мной, освещали солнечные блики.
– Эдуардо очень любит солнце, но он его совершенно не выносит. У него на солнце аллергия, – говорю я, чтобы сбить ностальгический тон разговора.
– Это потому, что он слишком молодой.
– В самом деле? А он не моложе меня и, думаю, не моложе тебя.
– Ну, тут ты очень заблуждаешься. Я значительно старше его.
– Да что ты? – говорю я, крайне заинтересовавшись.
– Мы, женщины Востока, кажемся значительно моложе, чем есть на самом деле. Я замужем. Оставила мужа на Тайване и приехала в Испанию изучать искусство. Он оплачивает все мои расходы. Он очень богат. Занимается нефтяным бизнесом.
– Мне казалось, что нефть есть только у арабов.
– Я приехала сюда в поисках чего-то, как будто кто-то отсюда позвал меня. Не знаю, как это объяснить. Словно кто-то здесь думал обо мне сильнее, чем мой муж на Тайване. И когда Эдуардо в парке подошел ко мне и заговорил, я решила, что это он.
Наступил момент сказать ей, что это был не он, а я, но я этого не сделал, потому что не был полностью уверен. Фактически до знакомства с ней я совершенно не думал о Ю и весьма отвлеченно о Вей Пин. И эти мысли никоим образом нельзя было сравнить с мыслями о Тане, например. Не верилось, что подобная неопределенность способна достичь Тайваня и вырвать из лона семьи эту вечно молодую жемчужину. Я воспользовался наступившей тишиной, чтобы вытащить из кармана косынку, завернутую в мягкую бумагу. Слова, которые обычно говорят в подобных случаях, – это слова смущенного человека.
– Это для тебя. Так, пустяк. Не знаю, понравится ли тебе.
Это ужасно, пакетик в ее белых и нежных руках смотрится как нечто совершенно несуразное. Я уже готов вырвать его до того, как она его раскроет, и бросить в мусорный ящик. Но приходится подавить это желание. Я уже не помню, как косынка выглядит, и когда она расправляет ее при свете лампы, начинаю понимать, что совершил величайшую глупость, подумав, что Ю может надеть на себя такое дерьмо.
– Очень красиво, – говорит она, примеряя косынку сначала на шею, потом на голову, а затем на плечи. Не знаю, что ты хотел мне сказать этим подарком.
Вот все и кончено. Что я хочу сказать этим абсурдным подарком? Что я хочу сказать? Я не знаю, что хочу сказать.
– Ну, так я знаю, что ты хочешь сказать мне.
– Да? – говорю я перед самым жестоким испытанием в моей жизни.
– Все мы когда-нибудь испытывали страх, – говорит она.
– Я не испытываю страх, чего мне бояться?
– Ох, – говорит она, – многого. Что поистине странно, так это не испытывать страха. Тебе не кажется?
Дело в том, что я за свою жизнь не раз слышал, как многие люди совершенно серьезно говорили, что никогда ничего не боялись.
– Это люди, которых следует опасаться, потому что они не могут понять страх остальных людей и, следовательно, способны внушить этот страх другим.
– Не похоже на то, чтобы ты была слишком боязливой.
– Однако ты ошибаешься. Я живу в постоянном трепете.
– Сейчас нет.
– И сейчас тоже.
– Я не могу сказать, что сейчас чего-то боюсь, да и не знаю я, что такое страх.
Ю наливает себе третью рюмку коньяка. Видимо, она собирается напиться, и я поднимаюсь, чтобы посмотреть, есть ли на кухне кофе.
– Мой муж, – повторяет она, – очень богатый человек. Я познакомилась с ним, когда была простой студенткой в Пекине. Он потратил целое состояние на то, чтобы я смогла выехать оттуда. И я думала, что люблю его, но потом поняла, что на самом деле любила его власть.
– А это не одно и то же? Я хочу сказать, что если ты не любишь власть вообще, а лишь власть какого-то конкретного человека, то это значит, что ты любишь этого человека вместе с его властью. Подобно тому, как одних любят за красоту, а других – за мудрость. Любовь – это далеко не самое чистое и объективное явление в мире. Любви нравятся блеск, украшения, болтовня, ослепительные отражения кривых зеркал, – говорю я, не сообщая о том, что цитирую Эйлиена.