Через тринадцать минут начинаются «Блюстители порядка».
Оливер легонько толкает меня локтем.
— Что с тобой происходит? Немедленно прекрати! Ты похож на сумасшедшего.
Я опускаю глаза. С силой бью ладонью по ноге — и даже не понимаю, что делаю. Теперь я еще больше сбит с толку. Я-то думал, что и должен напоминать сумасшедшего.
— Значит, эта девушка поступила подло по отношению к Джейкобу. Думаю, мы обе с этим согласны, не так ли?
— Да.
— Но это не отрицает того факта, что он проявил по отношению к ней агрессию.
— Он поступил справедливо, — отвечает мама.
— По вашим словам, миссис Хант, если молодая женщина скажет Джейкобу что-то обидное или не очень приятное, ему дается право ответить ей насилием?
Глаза мамы вспыхивают, как всегда, когда она очень, очень сильно разозлится.
— Не надо передергивать. Я утверждаю, что мой сын добрый и ранимый, он и мухи не обидит.
— Вы слышали показания свидетелей. Вы знаете, что Джейкоб повздорил с Джесс за два дня до ее смерти?
— Это совсем другое…
— Вы там присутствовали, миссис Хант?
— Нет.
Уже идет реклама после сериала «Закон и порядок», который демонстрируется перед «Блюстителями порядка». Сейчас пройдут четыре тридцатисекундных ролика и зазвучит музыка к сериалу. Я закрываю глаза и начинаю напевать себе под нос.
— Вы утверждали, что одно из проявлений заболевания Джейкоба — это то, что ему становится неуютно в незнакомых обстоятельствах и в присутствии чужих людей? Верно?
— Да.
— И он иногда замыкается в себе?
— Да, — отвечает мама.
— Что ему тяжело словами выразить собственные чувства?
— Да.
Сегодня показывают серию, где ребенок падает в колодец. Когда Риана спускается, чтобы спасти мальчика, она включает фонарик и обнаруживает человеческий скелет, весь в жемчугах и бриллиантах, но кости принадлежат мужчине. Это наследница, которая исчезла еще в шестидесятых. В конце концов вы узнаете, что она на самом деле мужчина…
— Разве вы не согласны, миссис Хант, что ваш второй сын, Тео, временами демонстрирует тот же стиль поведения? Или так себя ведут все подростки?
— Я бы не сказала…
— Разве от этого Тео становится невменяемым?
(Уже 16.32. Уже 16.32. Уже 16.32.)
— Можно нам уже уйти? Пожалуйста! — прошу я, но слова похожи на патоку, их не слышно; все движутся медленно, говорят невнятно, тогда я встаю, чтобы привлечь внимание.
— Мистер Бонд, следите за своим клиентом.
Я чувствую, как Оливер хватает меня за руку и рывком заставляет сесть.
Губы прокурора обнажают зубы в улыбке, но она не улыбается.
— Миссис Хант, это вы позвонили в полицию, когда в новостях увидели одеяло Джейкоба, не так ли?
— Да, — шепчет мама.
— Вы так поступили, потому что подумали, что ваш сын убил Джесс Огилви, верно?
Она качает головой (16.43) и молчит.
— Миссис Хант, вы решили, что ваш сын совершил убийство, не так ли? — говорит, словно рубит, прокурор.
«Миссис Хант
(16.35)
Отвечайте
(нет)
на вопрос».
Внезапно все в комнате замирает, словно воздух между взмахами птичьих крыльев. Я слышу, как в голове перематываются события.
«Следите за своим клиентом…»
«Ты похож на сумасшедшего…»
«Тяжелее всего слышать правду…»
Я смотрю маме прямо в глаза и чувствую, как ногти впиваются мне в мозг и желудок. Я вижу желудочки ее сердца, кровяные тельца ее крови, извилистые пути ее мыслей.
«Ох, Джейкоб, — слышу я в ответ. — Что ты наделал?»
Я знаю, что она сейчас скажет, и не могу позволить ей этого сделать.
Тут я вспоминаю слова прокурора: «Я не спрашиваю о чувствах Джейкоба. О них может знать только сам Джейкоб».
— Прекратите! — кричу я изо всех сил.
— Ваша честь, — говорит Оливер, — думаю, следует на сегодня сделать перерыв…
Я вскакиваю с места.
— Прекратите!
Мама встает с места для дачи показаний.
— Джейкоб, все в порядке…
— Ваша честь, свидетель не ответила на вопрос…
Я закрываю уши руками, потому что голоса слишком громкие, а слова отскакивают от стен и пола. Я встаю на стул, потом на стол, потом выпрыгиваю прямо перед судьей. И тут ко мне подбегает мама.
Но я не успеваю к ней прикоснуться. Я лежу на полу, пристав коленом прижимает меня к полу, судья и присяжные протискиваются вперед. И вдруг раздается спокойный и тихий голос. На меня больше никто не давит. И голос мне знаком.
— Ты в безопасности, парень, — говорит детектив Метсон.
Он протягивает руку и помогает мне встать.
Однажды на ярмарке мы с Тео пошли в комнату кривых зеркал. Мы потерялись, или, может быть, Тео просто отстал, но оказалось, что я брожу между стен и заглядываю за углы, которых на самом деле не существует. В конце концов я сел на пол и закрыл глаза. Именно это я и хочу сделать сейчас под пристальными взглядами всех присутствующих. Как и тогда, выхода не было.
— Ты в безопасности, — повторяет детектив Метсон и выводит меня из зала.
РИЧ
Чаще всего, если полицейский небольшого городка вторгается в сферу интересов шерифа, недоразумений не избежать: никто не хочет, чтобы ему указывали, что делать, так же как я не хочу, чтобы мне «налажали» на месте происшествия. Но когда Джейкоб слетел с катушек прямо в зале суда, они с радостью воспользовались бы помощью Национальной гвардии (если бы имелась такая возможность). Поэтому когда я перескакиваю через заграждение и хватаю Джейкоба, все присутствующие отступают, давая мне дорогу, как будто я на самом деле знаю, что делать.
Он качает головой, как будто сам с собой разговаривает, и одна его рука причудливо вытянута вдоль ноги. Но он, по крайней мере, больше не вопит.
Я завожу Джейкоба в камеру. Он отворачивается от меня и прижимается спиной к прутьям решетки.
— Как ты? — спрашиваю я, но он молчит.
Я опираюсь на прутья камеры с другой стороны — мы стоит практически спина к спине.
— Один парень в Свонтоне покончил с собой прямо в камере, — говорю я, как будто мы ведем обычную беседу. — Его забрали в участок и оставили в камере, чтобы проспался. Он стоял, как ты, но скрестив руки. На нем была фланелевая рубашка, застегнутая на все пуговицы. На него постоянно была направлена камера видеонаблюдения. Ты, наверное, теряешься в догадках, как же он это сделал?
Сперва Джейкоб молчит. Потом едва заметно поворачивает голову.
— Он обвязал рукава рубашки вокруг шеи и затянул петлю, — отвечает он, — поэтому на мониторе казалось, что он стоит, опершись о прутья решетки, а на самом деле он уже повесился.
У меня вырывается смешок.
— Черт побери, парень, а ты настоящий знаток!
Джейкоб поворачивается ко мне лицом.
— Мне нельзя с вами разговаривать.
— Наверное.
Я пристально смотрю ему в глаза.
— Зачем ты оставил одеяло? Ты ведь не настолько глуп.
Он колеблется.
— Разумеется, я оставил одеяло. Как же тогда могли догадаться, что именно я инсценировал все это? Вы так и не обратили внимания на пакетик чая.
Я тут же понимаю, что он имеет в виду улику в доме Джесс Огилви.
— Он лежал в раковине. А на кружке не было отпечатков пальцев.
— У Джесс была аллергия на манго, — поясняет Джейкоб. — Как у меня. Я терпеть не могу вкус манго.
Он слишком дотошен. Вместо того чтобы уничтожить улики, он оставляет их намеренно — как будто испытывает полицию. Я не свожу глаз с Джейкоба, пытаясь понять, что он хочет мне сказать.
— Но не считая этого, — улыбается он, — вы все поняли правильно.
ОЛИВЕР
Мы с Хелен стоим перед судьей Каттингсом, как нашкодившие школьники.
— Я не намерен больше присутствовать при этом фарсе, мистер Бонд, — говорит он. — Если нужно, вколите ему успокоительное. Либо вы держите своего подзащитного оставшуюся часть этого заседания под контролем, либо я прикажу надеть на него наручники.